Евгений Положий - Иловайск: рассказы о настоящих людях

— Не знаю, Елена Николаевна. Так и выпустили. Сначала россияне нас держали, потом сепаратистам передали. Те злые, как собаки... Сначала приказали раздеться до пояса, искали татуировки. У кого находили, те, значит, из добровольческих батальонов, они их к себе сразу забирали, на Донецк. Некоторых расстреливали, говорят, прямо там, но я не видел, только выстрелы слышал. А мы что? Мы — контрактники, саперы... Всех двенадцать и отпустили. Даже не били. Не кормили только почти и воды не давали трое суток.

Возле выхода с кладбища ее ждали невестка, дочка и ее муж, тоже военный, вчера только прибывший в отпуск из Косово, где служил в миротворческой миссии.

— Я подожду ребят, покажу, как к столовой пройти, — сказал он.

— Не задерживайтесь сильно, — мать взяла невестку под руку. — Пойдем. Как Сашка? — спросила о внуке.

— Спрашивает, когда папка приедет, — невестка прикрывала рот платком, она все утро старалась не сорваться в истерику. — Он же привык, что Андрюша в форме возвращается, и как увидит солдат, так сразу и спрашивает...

— Надо будет как-то сказать ему...

— Мама, как? Три года ребенку! — невестка уже не могла сдерживать вопль безысходности.

Мать начала обзванивать все госпитали и больницы Днепропетровска и Запорожья 30 августа, после страшных известий о том, что случилось под Иловайском. Но нигде ничего не знали — ни о раненых, ни об убитых. Ничего не знали еще ни о судьбе Андрея, ни о судьбе его двенадцати товарищей в тот день и в их воинской части. Или делали вид, что не знали. Наконец, 31 августа поздно ночью в Запорожском военном госпитале ответили, что сегодня к ним поступило около двухсот раненых из-под Иловайска: «...говорите фамилию, будем уточнять по спискам». Сына в списках не оказалось. Здесь у нее забрезжила слабая надежда, что Андрей спасся, вышел или выходит сейчас из окружения, или попал в плен и его скоро отпустят. Утром Елена Николаевна еще раз позвонила командиру части, и тот сообщил, что из тринадцати человек двенадцать сейчас действительно в плену, а один погиб. Этот один — Андрей. Оглушенная известием, она просидела на краю стула до тех пор, пока ближе к полудню из части не приехали несколько человек и подробно не рассказали, как все произошло. Их саперно-инженерное отделение — тринадцать человек, которым командовал сержант Гончарук — вместе с примкнувшими бойцами добровольческих батальонов выходило в большой колонне — много грузовиков, эмтээлбэ, бэтээров, даже несколько танков — из окружения по так называемому «зеленому коридору» на «камазе». Под селом Н. начался обстрел, Андрей и еще один парень из ба­тальона «Киев-1» погибли, как и множество других бойцов из других подразделений, их телами там усеяно все поле. Когда оставшихся в живых солдат стали окружать россияне, чтобы взять в плен, один из бойцов саперного отделения спрятался в селе. Во время зачистки его все равно нашли, но он успел дать номер телефона командира части местной жительнице. Та вечером перезвонила и сказала, что солдат просил передать, что двенадцать человек — все отделение — попали в плен, а один убит, но кто именно, она не знает. А вообще, сказала, убитых украинцев здесь очень много, четверых она успела похоронить: двоих прямо около дороги, а тех, кто ехал в грузовике — чуть дальше, но можно найти, там видно, крестики из веточек стоят. Остальных, кто лежал на виду, собрали в черные мешки и забрали сепаратисты.

— Вы его найдете? — спросила мать у офицеров.

— Н. и окрестности сейчас полностью контролируются россиянами и сепаратистами. Всех, кого можем, мы вывозим, есть такая договоренность, там работает Красный Крест. Они подбирают всех, кого находят. Ну, или то, что от них осталось...

Мать зарыдала. То, что ее сын мог быть убит, она допускала, он сам выбрал себе такую непростую работу, шла война... Но то, что он не будет похоронен по-человечески, что его могила — где-то там, на далеком чужом Донбассе, где его закопали, как пса, без имени и фамилии, и она будет лишена возможности приходить к нему, говорить с ним, что жена и сын не смогут навещать отца на кладбище — эта мысль казалось для нее невозможной. Но еще страшнее для нее было осознавать, что она никогда не сможет его найти.

Елена Николаевна металась по дому, звонила, обрывала телефоны воинской части, СБУ, но никто не знал, чем помочь. Един­ственная надежда оставалась на то, что Андрея подберет Красный Крест, но никаких сведений от военных больше не поступало. Так прошло трое бессонных суток. Четвертого сентября в отпуск приехал ее зять Стас, муж старшей дочки, служивший в миротворческом контингенте в Косово. Хмуро выслушав тещу, Стас вышел на улицу, закурил и начал звонить. Все это время на него безудержно из своей будки гавкал Барсик, небольшой черный боевитый пес. После получаса разговоров и пяти сигарет Стас вернулся в дом:

— Надо будку Барсику поправить, совсем крыша продырявилась, — сказал мрачно.

— Не может быть! — удивился тесть, крепкий темноволосый молчаливый мужчина под шестьдесят, который после развала мест­ного сахарного завода и нескольких лет беспросветной безработицы и безденежья недавно наконец устроился в хозчасть сельской школы. — Я и не заметил.

— Никто ничего не знает, что делать, даже в Министерстве обороны. — Стас был искренне удивлен такими обстоятельствами. — Собирайтесь, мама. Думаю, надо к командиру лично ехать. По телефону правды не добьешься.

Село находилось от районного центра, где базировалась часть, в часе езды по пыльной разбитой дороге. За поворотом начиналось кладбище, и Елена Николаевна отвела взгляд — ей показалось, что там ничего нет, только пустота и морок зловеще брезжат за оградами.

Из окна открывался вид на небольшой асфальтированный плац, который подметали молодые солдаты. Командир задумчиво смотрел на бумаги, лежавшие на столе, потом на плац и солдат, и по кругу, несколько раз негромко, но твердо повторял, как заклинание, несколько фраз. Предложения и слова часто не согласовывались между собой, но из уст командира они звучали подчеркнуто убедительно, как аксиомы:

— Если бы он тут... Мы бы с похоронами, как положено, помогли. С воинскими почестями... И машину, и... А так... Есть же еще надежда, что вывезут. Остальные из плена...

— А нельзя позвонить в Красный Крест? С кем-то поговорить там? Спросить, чтобы они прямо туда, к селу, подъехали? Дать примерные координаты, где это произошло? — допытывался Стас.

Командир развел руками:

— У меня такой возможности нет.

— А у кого есть?

— Не могу сказать. Может, у министра обороны.

— Если у министра, то надежды точно нет. — Елена Николаевна видела, что командир ушел в глухую оборону и ему этот мертвый сержант, пропавший без вести, — как ком посреди горла.