Татьяна Назаренко - Минос, царь Крита

Волна обрушилась на берег, сотрясая выступ, на котором я стоял. Земля отозвалась глухим гулом и дрожью. Казалось, небо было готово рухнуть. Молнии сверкали беспрестанно. Вторая волна, ещё большая, чем первая, ударилась о берег, обрушив большой пласт земли и камни. Тысячи раз я думал, что хочу умереть, и вот сейчас Танатос так близок ко мне… Просто шагнуть навстречу буйным волнам. Даже не шагать, а просто стоять и ждать… Геракл изловит быка, а мне будет уже всё равно, кто станет царем после моей смерти, кто завершит дело, начатое не мной, кто будет служить Зевсу на критской земле. Отец говорил, что не видит мне преемника… Пускай. Единственное, что мешает мне умереть — мысль о том, что я вынужден уйти проигравшим!!!

Ну, уж нет! Умереть всегда проще, чем жить! А я никогда не искал легких путей.

Новая волна ударила в берег и обдала меня брызгами. Я подхватил вещи Геракла и заспешил прочь. Поток грязной от пепла воды, низвергавшийся на землю, казался почти сплошной стеной. Вода хлестала меня по обнаженным плечам, черными струйками стекала с волос. А я почти телом ощущал, как моя изнасилованная и обожженная земля впитывает благословенную небесную влагу, и не пытался скрыться от низвергавшихся с небес потоков…

— …Насилу нашел тебя, анакт. А то место, где я встретил тебя, богоравный, — смыло! — возбужденный голос и сопение моего сводного брата заставили меня оглянуться.

Геракл шел под проливным дожем, неся на плечах тушу быка. Сам герой был почти не виден. Огромный зверь бессильно свисал с его плеч, время от времени задевая землю грязно-белой мордой. Вода текла с него потоком.

Я подошел к быку и недоверчиво коснулся его туши рукой. Внимательно оглядел, всё ещё не веря своим глазам. Ничего божественного. Хоть и громадный, а все же — просто бык. Посейдон оставил зверя, скорее всего, ещё тогда, когда отец разогнал нас. Мой отец сам бился с Синекудрым, потому гроза и шторм начались так внезапно. Но и завалить быка такого размера было делом, непосильным для смертного. А Геракл тащил свою чудовищную ношу без особой натуги. Бугристые мышцы, оплетенные венами, были напряжены в меру, жилы на лбу даже не вздулись. Я не смог сдержать изумленного восклицания.

— Ты во всем подобен нашему божественному отцу, если совершил такое!

Брат легко скинул тушу на песок. Утерся ладонью, размазывая копоть по лицу.

— Как ты победил это чудовище?

— Когда он бросился на меня, — спокойно, будто речь шла о походе на рынок, ответил Геракл, — я сунул ему пальцы в ноздри и сломал хрящ. А когда бык осел от боли, схватил его за рога и повалил на землю, а потом еще раз ударил головой. Он обмер, и я спутал ему ноги веревкой.

Я покосился на его руки, покрытые жесткими, густыми волосами, потом на не менее мохнатые ноги и грудь:

— Он даже не опалил тебя своим дыханием!

— Он и не дышал огнем, — пожал плечами Геракл. — Видно, твой противник был иным, чем мой, о, венценосный владыка народов. Не понимаю, как ты, смертный, хоть и великий анакт, надеялся победить Посейдона?

— А моему царству нужна была моя победа? Или — моя смерть и новый царь? — невесело усмехнулся я. Обвел долгим взглядом выжженные окрестности: голые черные поля, обугленные рощи, сгоревшую дотла деревню. Геракл благоразумно смолчал. Я поспешил перевести разговор на другое:

— Мой богоравный брат и великий герой, я и царство моё в долгу у тебя. Чем могу отблагодарить?

— О, анакт! Дай мне корабль, чтобы я добрался до родных мест. Тот, который доставил меня сюда, — уплыл. Да и вряд ли он уцелел в такую бурю, — вздохнул Геракл.

— Любой, какой ты пожелаешь, великий Геракл. Крит славится своими судами, и нет ни одного, который я не отдал бы тебе. А пока — будь гостем моим, позволь мне наградить тебя за твой подвиг.

— Мне ведомы щедрость и благородство твое, владыка Крита! А вот моему царю, Эврисфею, не свойственно ни то, ни другое, — усмехнулся Геракл. — Эврисфей ревниво смотрит, чтобы я не получил платы за свои труды. Впрочем… — он посмотрел на свою промокшую насквозь и перемазанную пеплом тунику, на грязную львиную шкуру. И замялся.

Я понял, о чем он хочет попросить:

— Обед и баня не могут считаться платой! И новая туника — тоже! Ты — гость мой, заслуживающий немалого почета. И ты — мой брат. Я чту узы родства!

Он оделся, покосился на быка и пробормотал под нос:

— Интересно, тут есть поблизости хоть одно селение, где можно найти яремных быков? Или мне придется тащить его до самого Кносса?

Потом поднял на меня воловьи глаза:

— Далеко ли до столицы, о, божественный?

— Нет. Если бы мы просто шли налегке, то добрались бы дня через два. А так — ну, дней шесть. Здесь неподалеку есть святилище. Бык туда не дошел. Там живет Мерион, жрец Аполлона. Он даст нам и быков.

Я опустил глаза на свои разбитые ноги, ожоги и раны на которых уже начали гноиться. Геракл перехватил мой взгляд:

— Ты истерзал ноги о камни, владыка. Я знаю, сколь мучительны такие раны, и сколь опасны. Давай спустимся к морю, омоем их морской водой, истребляющей гной и способствующей заживлению, чтобы потом перевязать твои язвы.

Я представил, во что превратился крутой спуск и замотал головой:

— Потерплю, не надо.

Геракл, тем не менее, заботливо накинул на мою голову и плечи свою львиную шкуру. Я подхватил его пожитки. Он, крякнув, взгромоздил на плечи быка. Шли мы молча. Я — впереди, указывая дорогу, а Геракл с быком — сзади. Я иногда останавливался и оглядывался на брата. Но тот, хоть и дышал тяжело, время от времени покряхтывал и шумно отдувался, только ободряюще улыбался и безропотно месил огромными ногами раскисшую землю.

Дождь убаюкивающе стучал по львиной шкуре. Геракл своей неутомимостью, воловьими очами, чудовищными мышцами и благородством, которым отличаются очень сильные и смелые люди, напоминал мне Нергал-Иддина. А ликом он походил на отца, Зевса, и рядом с ним я чувствовал себя так же спокойно и безмятежно, как в детстве, когда Кронион брал меня на руки и прижимал мою голову к широкой, покрытой густыми курчавыми волосами, груди. Я на какое-то время позволил себе забыть о своем царском сане, без зазрения совести переложив на плечи Геракла обязанность решать за нас двоих и отдавать распоряжения, до той поры, пока мы не вернемся в Кносс.

Не стану скрывать — возвращения в столицу я боялся. Рассчитывать на людскую благодарность нельзя. Малейшее бедствие стирает в памяти подданных все заслуги царя. Нас могли встретить проклятиями и градом камней.

На седьмой день пути, около полудня, мы с Гераклом увидели Кносс. Мой спутник замер, остановив упряжку, где на самодельной волокуше из двух молодых деревьев мирно похрапывал бык (Мерион предложил напоить его маковым отваром, чтобы он не буянил), и восхищенно уставился на столицу. С высоты холма она казалась подобной паутине, в центре которой высился мой дворец. Город, никогда не знавший стен, не ведает и тесноты. Геракл не мог не оценить ширину улиц и размеры домов — даже на окраинах, где селился простой люд.