Татьяна Назаренко - Минос, царь Крита

— Господин мой, что велишь ты подать для облачения? Прикажешь ли достать из ларцов самые роскошные одежды, дабы поразить варваров Энопии великолепием? — спросил Мос Микенец, внимательно оглядывая меня с ног до головы.

— Это не Анафа, где считают, что чем больше золота висит на твоей шее, тем ты достойнее, — грустно усмехнулся я. — И к царю Эаку едет не величайший владыка Ойкумены, а всего лишь убитый горем отец, потерявший своего любимого сына.

Мос внимательно посмотрел на меня.

— Тогда не пристало ли тебе, государь, облачиться в траурные одеяния?

Я покачал головой.

— Не стоит. Прошло уже много месяцев с той поры, как тело Андрогея предано земле, и хоть сердце мое до сих пор плачет об утрате, но все же не подобает выставлять свое горе напоказ. Я и так чувствую себя, словно торговец, который хочет приобрести дорогой товар, продав святыню… Пусть наряд мой будет таким, какой подобает мужу царского рода, но не вызывающе роскошен. Я не хочу злить Эака, напоминая ему о былой власти Кносса над Энопией, но и умалять своего величия не стану.

Эх, если бы явиться сюда, как простой смертный — без охраны, без свиты, не в носилках, украшенных позолоченным лабрисом, и даже не на медноокованной колеснице… Сесть у очага, натянув плащ на голову в знак того, что молю о милости. Увы, не пристало критскому царю так унижать себя. А вернее пути к сердцу Эака я не видел.

— Довольно ли я сказал тебе, мой разумный и искусный Мос, чтобы ты понял, как надлежит убрать меня?

Мос поглядел задумчиво, потом кивнул:

— Да, господин мой, я понял, чего желает твое сердце. И тебе не придется стыдиться, что неискусность раба умалит божественное величие анакта Крита в глазах варваров.

Я покорно отдал себя в его заботливые, крепкие руки. Моему брадобрею не нужны советы, и я мог подумать о предстоящей встрече.

Что же я знал о своем брате, царе Эаке? Многое и ничего. Не так давно, чуть больше десятилетия назад, на Эгине разразился мор. Говорят, волоокая Гера прогневалась на дерзкого царя, давшего острову имя своей матери. Беда, обрушившаяся на праведника Эака, в моих глазах была равна Катаклизму, разорившему Крит. Люди и звери умирали, испив из ставших ядовитыми источников. Мор пощадил немногих, и только царская семья обошлась вовсе без потерь.

Но вскоре остров был заселен снова. Поговаривали, что жители Эгины появились на свет волей Зевса, превратившего в людей муравьев. Я более склонялся к тому, что царь Эак призвал с севера обитателей какой-то скудной гористой страны, прельстив их плодородием своих земель. Я и сам после Катаклизма делал так, чтобы вновь населить опустевшие острова. Хотя, какое мне дело, откуда взялись эти люди? Куда важнее, что о них идет слава отменных воинов, как псы, преданных своему басилевсу. Да и не о них забота — об Эаке.

Я знавал его еще молодым. Скромник, в простых, всегда без единого пятнышка, белых одеяниях. Говорил он тихо, обычно с приветливой улыбкой и никогда не позволял себе резкого слова. Спокойный, неторопливый, очень умеренный и богобоязненный. Наделенный светлым разумом, он никогда не действовал по первому побуждению. Он был неуязвим в своей добродетели, словно Зевс под Эгидой. За всю его жизнь лишь однажды потерпел он неудачу в своих замыслах. Желая овладеть островом, он хотел назвать женой его хозяйку, Эгину. И здесь тихий скромник оказался не менее отважен и решителен, чем я с Бритомартис. Богиня всячески избегала его объятий. Добровольные служители Оссы рассказывали, что она обращалась в разных зверей, и он овладел ею, несмотря на тюлений облик, который она приняла. Не ведаю, правдивы ли эти слухи, но сын от нее был назван Фоком, что значит — тюлень. Бессмертная богиня не пожелала растить сына смертного и велела отнести его Эаку. Отец любил его более двух старших сыновей от смертной женщины Эндеиды, и верные люди мне доносили, что ревность их к единокровному брату безмерна.

Мог ли я рассчитывать на помощь этого доблестного и многомудрого мужа? Чем ближе подходил мой корабль к острову, тем большее уныние я ощущал. Эак выше всего ставил благо своего царства, а потому, сколь ни было бы праведно мое дело, мы были враги — и в ту пору, когда он покорно выплачивал Криту дань, и, тем более, сейчас.

— Посмотри в зеркало, мой богоравный господин, и ответь, угадал ли я твои желания? — прервал мои размышления Мос. Я взял бронзовый диск.

На сей раз брадобрей уложил волосы на ахейский манер, почти не подвивая, и они свободно спадали на плечи из под древнего серебряного обруча, украшенного большими синими камнями. И ожерелье с лазуритовыми вставками такое же старинное. Оно не было траурным, и в то же время, синие и голубые цвета напоминали о скорби. Мос не стал подкрашивать меня, отчего запавшие глаза, словно подернутые пеплом, особенно выделялись на исхудавшем, постаревшем за эти полгода лице.

— Вот пришел человек — лицо его мрачно, птице бури он лицом подобен, — произнес я по-касситски, вспомнив песню Итти-Нергала.

— Что? — не понял Мос. — Если ты, господин, не доволен, что лицо не накрашено, то в моих землях этот обычай не слишком в чести. Его считают признаком изнеженности.

— Не тревожься. Я очень доволен. Ты угадал мои мысли, Мос. И заслужил награду.

Я достал из ларца кольцо и отдал брадобрею.

— Ты щедр и милостив, господин мой, — отозвался Мос, удивленный нежданным подарком.

— Полно, ты заслужил это, — отмахнулся я. — Ступай, отдыхай.

Мос по-кошачьи неслышно выскользнул из палатки.

Тем временем наши корабли входили в гавань. Я приподнял полог, разглядывая берег, усеянный людьми. Вот и не верь после этого самым невероятным слухам. Жители острова были рослыми и крепкими. И стариков среди них я так и не увидел, сколько ни приглядывался. Все больше молодые мужи, в той самой поре, когда телесные силы находятся в расцвете. У воинов в руках огромные щиты с изображением черных муравьев.

Хорошие воины. Не хотел бы я видеть их своими врагами. И корабли в гавани весьма многочисленны.

На небольшом холме, возле колесниц, запряженных красивыми, рослыми конями, стояли двое юношей и мальчик лет шести, все в пурпурных плащах. Сыновья Эака Теламон, Пелей и Фок. Старшие очень похожи друг на друга: оба рослые, с волосатой грудью и руками. У Теламона уже густая борода, тщательно умащенная и расчесанная, Пелей — с нежным пушком на массивном подбородке с красивой ямочкой. Вдруг вспомнилось: я раньше видел Теламона — когда «Арго», корабль Ясона, бывал на Крите, и я принимал его воинов во дворце. Во время пира Катрей спросил: как можно узнать о внешности девушки, на лицо которой запрещено смотреть. Пока все раздумывали, Теламон рассмеялся и тут же ответил: «Да нет ничего проще! Я посмотрю на ее отражение в зеркале…Ведь смотреть-то запрещено только на лицо…».