Татьяна Назаренко - Минос, царь Крита

А Фок не похож ни на братьев, ни на отца. И отлично воспитан. Несмотря на юный возраст, не суетится и не шумит, держится чуть поодаль, скромно потупив глаза. Наверно, праведный Эак в детстве был таким же.

Сам басилевс встречать меня не вышел. Знак недобрый.

Я бросил оценивающий взгляд на город: он находился так близко от берега и пристаней, что с корабля четко виднелся асти и акрополь [65] Асти — нижний город, не защищенный стенами. Акрополь — цитадель, укрепленная часть города, обычно — на естественной возвышенности. , вернее, судя по размерам, царский дворец, обнесенный мощными каменными стенами. Небольшой, но вполне достаточный для того, чтобы дать убежище всей этой толпе народа и долгое время выдерживать осаду даже большого войска. Но это неважно. Если Эак откажет мне в помощи, ему придется столкнуться с мощью моих войск.

Корабль мягко ткнулся носом в берег. Люди ловко и споро спустили с борта широкие сходни. Откинув полог палатки, я шагнул на палубу. Оживленный гул на берегу стих, зеваки вытянули шеи, пытаясь разглядеть меня.

Едва я ступил на берег, как царевич Теламон шагнул мне навстречу:

— Приветствую тебя, великий анакт Крита, богоравный Минос. Отец послал нас встретить тебя, сообразно твоему высокому роду и доброй славе.

Однако его взгляд не вязался с широкой, радушной улыбкой. Знаток хитроумных ответов не слишком хорошо умел скрывать свои мысли. Пелей держался искуснее и даже изобразил на лице сочувствие мне. А может, и впрямь сочувствовал. На лице юного Фока сначала читалось только любопытство. Но едва мы встретились взглядами, мальчик сразу посерьезнел и долго не сводил с меня глаз, напряженно хмуря белесые брови. Интересно, о чем он думал?

Ответив на приветствия, я неспешно проследовал к своим носилкам, возле которых уже застыли, как две гигантские статуи, Итти-Нергал и его сын Римут, и опустил занавеси из тонкого виссона. Царевичи взошли на колесницы, и процессия чинно двинулась ко дворцу. Теламон и Пелей ехали подле моих носилок, колесница младшего царевича держалась чуть позади. Я слышал, как мальчик расспрашивает своего наставника о моих годах. Тот неспешно подтвердил, что я правда царствую вторую сотню лет, но дети богов долговечнее простых смертных.

— Значит, и я буду жить долго-долго! — радостно ответил мальчик. — Ведь мой отец — сын Зевса, а моя мать — нимфа.

«Если тебя не убьют, как Андрогея», — почему-то подумалось мне, и я испугался этой мысли: она не была проклятием, но не зря говорили, что я могу спутать судьбу человека своими помыслами. А тут и не требовалось усилий: долго ли продержится наивный барашек в соседстве с двумя оголодавшими молодыми волками.

Мы быстро достигли асти, и я, поглядывая из-за занавески на глинобитные домишки, теснившиеся с двух сторон узкой, кривой улочки, невольно думал, что на Крите в таких жалких хижинах не живут и крестьяне из разоренной долины Тефрина. Но люди, усеявшие плоские крыши домов и выглядывающие из-за глинобитных заборчиков, были крепки и жизнерадостны. Они с удивлением рассматривали мои носилки и шествующих позади вельмож и стражников. Мирмидоня-не не помнили то время, когда были подданными анактов Крита, и не страшились меня.

Тем временем процессия вползла на холм, увенчанный каменными стенами, и, миновав несколько более крупных домов и храм, пересекла неширокую площадь, на которой, видимо, собирался народ, чтобы выслушать волю царя.

Вскоре мы оказались во дворике, размером около двух десятков локтей в ширину и десятка в длину. Как только вся процессия вошла в него, сразу стало тесно.

А дворец заметно изменился с того времени, как я бывал на Энопии — зримая примета роста могущества эгинского басилевса. Прошлый раз не было ни второго, деревянного, этажа, ни фасада, украшенного глазированными кирпичами зеленоватого цвета, ни карниза, по которому тянулись линии извилистых узоров. Я уже видел нечто подобное. Вот только где? Ах, да… Это же уменьшенное подобие микенского дворца! Что же, скромность не прилична владыкам.

Мой паланкин поднесли прямо к крыльцу, и я увидел басилевса Эака.

Он тоже заматерел со времени нашей последней встречи. Высокий, узколицый, с большими прозрачно-голубыми глазами и светлыми волосами, падавшими на его прямые, широкие плечи красивыми локонами, он был подобен доброму богу. Вот он вскинул руки в приветствии, однако навстречу не поспешил, подчеркивая свою равночестность мне. Я предпочел не заметить его дерзости. Мы обнялись — действительно, как равные. Недобрый знак. Эак явно давал мне понять, что не страшится могущества Крита.

— Приветствую тебя, Минос, сын Зевса, анакт Крита. Ты оказываешь мне честь, посетив мой дом, ибо слава о великом правителе и мудром судье не ложна. Войди же, я и мои советники выслушают тебя со всем вниманием.

Басилевс провел меня в свое жилище. Свита последовала за мной. Обезоружить нас, хвала Гестии, никто не попытался. И то ладно.

Мы миновали широкую лестницу и через портик прошли в залу. Я невольно отметил, что мегарон дворца Эгея не меньше залы Лабриса в моем собственном жилище и богато украшен росписями, золотыми треножниками, утварью и оружием.

Эак прошествовал к трону и с достоинством опустился в него. Мне все же приготовили кресло из ливанского кедра, украшенное золотыми цветами, и, когда я сел, поставили под ноги невысокую скамеечку с искусно вырезанными из слоновой кости резвящимися дельфинами. Но среди критян я оказался единственным, кто удостоился такой чести. Гепеты, сопровождавшие анакта Крита, остались стоять. Итти-Нергал, оценив обстановку, бросил на Римута короткий взгляд, и они последовали за мной. Приблизившись, касситы замерли позади моего кресла. Эак скользнул по ним быстрым взглядом, и по его лицу пробежала тень недовольства, впрочем, тут же сменившаяся безупречной улыбкой радушного хозяина.

В мегароне становилось все более людно. Проплыла к своему трону, сверкая золотыми украшениями, царица Эндеида, плавно опустила полное тело в кресло. Слева от меня заняли место Теламон и Пелей. На каменных скамьях, тянувшихся вдоль стен, чинно рассаживались гепеты в праздничных плащах. Если царь и его сыновья пытались изобразить радушие, то на лицах гепетов я видел нескрываемую неприязнь. Мирмидоняне никогда не платили дани Криту. И не собирались платить.

Эак тем временем взял в руки скипетр, чинно огладил русую бородку, и в зале тотчас смолк гул голосов. В наступившей тишине басилевс Эгины поворотился ко мне и негромко, размеренно произнес:

— Венценосный мой брат! Мне ведома беда, что постигла тебя. И, полагаю, она привела тебя ко мне во дворец. Уши мои открыты для твоих речей.

— Я хотел бы, чтобы не только уши справедливейшего из смертных, но и сердце его растворилось навстречу моим словам, — прямо отозвался я, принимая из рук его жезл.