Татьяна Назаренко - Минос, царь Крита

Лавагетами, вторыми после меня в войске, я назвал Главка, подобного неистовому Аресу, и Гортина, сына Радаманта, чья мудрость сродни разуму совоокой Паллады, разрушающей города. Ни у кого из союзных басилевсов это решение не вызвало споров. Главк был моим сыном и удачливым воином, а Гортин — племянником и имел самое большое, после моего, войско. По душе оказалось это решение и Катрею, справедливо опасавшемуся людей, в руках которых окажется огромное войско: оба лавагета не желали стать анактами Крита и легко поклялись водами Стикса [67] Поклялись водами Стикса — самая страшная и нерушимая клятва в Древней Греции. в верности моему наследнику.

Войско отправилось к Нисе. Так предложил лавагет Гортин.

— Все ждут, что первый удар разъяренный Минос обрушит на Афины, и оттого кефалонцы и мирмидоняне, воины Андроса и Теноса, Олеара и Дидим отправились туда, — сказал он. — Мы будем плыть к Афинам до последнего, и только пройдя мимо Эгины, резко повернем и за сутки достигнем владений Ниса. Надежда захватить этот город врасплох, хоть маленькая, но есть: Ниса лежит куда ближе к морю, чем город Тритогенеи, который отстоит от берега и порта на большое расстояние.

Взять Нису внезапным набегом с моря не удалось. Противники заметили корабли и вовремя закрыли ворота. Не приходилось и думать, чтобы мы могли натиском одолеть эти толстые стены, возведенные искусством стреловержца Аполлона. Мы обложили город, хотя также не стоило обольщаться мыслью, что я быстро возьму Нису измором. Мы смогли перерезать все ведущие к городу пути. Но в акрополе, как доносили мне мои люди при дворе царя, имелись немалые запасы еды и питья, тем более, что царь приказал закрыть ворота акрополя и не пускать не слишком расторопных жителей асти и соседних селян.

Конечно, воодушевленные яростью, критяне первое время были готовы стерпеть лишения. Но если за год мы не одержим победу, станет видна слабость моего царства. Впрочем, о моих мыслях не знали даже Гортин с Главком.

— В этой войне победит не сильнейший, а терпеливейший. Остается только ждать, когда случай, людская подлость или голод отдадут нам город для возмездия, — успокаивая меня, говорил Гортин. — Нам же стоит заботиться только о том, чтобы коварный враг не застал нас врасплох.

Я не стал перечить ему. Укрепил лагерь, словно собирался поселиться под Нисой навечно, и повсюду расставил дозоры. Нетерпеливый Главк рвался в бой, однако, почитая меня, предпочел смириться и терпеливо выжидал, когда я перейду к решительному напору.

Теламон с Эгины пытался помочь Нису, но стражи, бороздившие море, заметили его корабли. Молодой Тавр, сын Мендета, командовавший сторожевыми кораблями, вступил в бой и смог потопить два судна. Остальные обратились в бегство.

Не прошло и двух дней, как гонец, переодетый пастухом, принес мне весть о приближении большого отряда со стороны Афин. На этот раз — по суше к нам шел немалый отряд — не меньше двух тысяч. Войска Кефала Прекрасного — басилевса Итаки, Закинфа, Зама, Дулихия и Кефалении.

Я невольно усмехнулся: кого же было еще ожидать мне, как не кефалонца? Того, кто каждый свой день начинает с проклятия мне, ибо я некогда делил ложе с его женой Прокридой.

Она, конечно, сама виновата в своем бесчестье. Тогда, восемнадцать девятилетий назад, во дворце все, кому ни лень, обсуждали, как неверная жена Кефала всеми правдами и неправдами норовит разделить со мной ложе. И безголовая Осса прибавляла все новые и новые подробности, смакуя глупость неуклюжей афинской царевны. Сейчас не разглядишь жемчужину правды под навозной кучей лжи. Кому дело до того, что Прокрида не была ни похотлива, ни глупа. Просто в свои семнадцать лет она смотрела на мир, как маленькая девочка, еще не знающая, что есть хитрость, зависть и подлость. Она даром избавила меня от проклятия Пасифаи — просто потому, что ей стало жалко человека, о котором она слышала немало недоброго в отцовском доме. Я не любил ее — невозможно любить незрелую душу, но жалел, как маленького ребенка. Я сам подарил ей и копье Артемиды, не знающее промаха, и чудесного пса Лайлапа, всегда настигавшего зверя. Потом эти вещи помогли Прокриде примириться с мужем, которого она искренне, совсем по-детски, любила. А спустя несколько лет Кефал убил Прокриду этим самым копьем. Говорят, случайно…И винит во всем меня.

О, Немезиды, богини свирепые и неукротимые! Вы, терзающие мою печень!!! Видно, есть на свете человек, которого вы преследуете так же неотвязно, как меня! Отчего бы в таком случае нам не устроить жертвоприношение в вашу славу? Почему мне самому не принять участие в этом бою? Мне было невмоготу сидеть под стенами Нисы, бездействуя. Но я тревожился, что лавагет Гортин найдет неразумным мне, анакту Крита, самому бросаться в бой. Пожалуй, он был прав, однако мысль о том, что я снова должен буду смотреть, как другие герои обагряют свои мечи и копья кровью, а Эвмениды в это время станут рвать на части мое сердце, казалась мне невыносимой.

Я повелел всем басилевсам собраться в моем шатре.

Приказ мой был выполнен со всей поспешностью, на которую только способны люди. И все же, я хорошо помню: ожидание казалось мне бесконечным. Я, разумеется, должен был появиться последним и сидел в той части палатки, что скрыта от взоров пришедших занавесом. Мне было хорошо видно, кто входит внутрь, я же оставался для них незримым. Я и сейчас помню, как собирались подвластные мне басилевсы для совета. Главк и благородный Амфимед явились почти первыми, не скрывая своего нетерпения. Следом за ними спешили мои сыновья с Пароса — Хрисей и Нефалион. Скаля в хищной улыбке зубы, отчего их лица, заросшие почти до глаз густой бородой, казались еще более пугающими, они ревниво поглядывали на Главка. Я знал, что тревожит их отважные сердца. Парос был дорог мне, и я часто оберегал его воинов — хоть и отважных, но немногочисленных. Вот и сейчас моих сыновей-титанов тревожила мысль, что иные стяжают славу в бою, им же достанется доля выжидания. Мрачный Гипотеон с Астипалеи также старался выказать рвение и явился на зов своего анакта поспешно. Мысль о детях и матери, живущих в моем дворце, заставляла его хранить мне верность и служить без обмана. Та же забота заставила торопиться Лаодока с Анафы и Инея с Сифноса. Поймав их преданные взоры, устремленные на пурпурную завесу, за которой я скрывался, я чувствовал, как сердце мое исходит желчью. Прочие цари не были так проворны. Их не гнали ни жажда битвы, ни страх. Нечего было бояться ни богоравным Наксосу и Лаодоку с изобильной плодами Дии, ни мужьям моих дочерей Ксенодики и Сатирии — Кафавру с Китноса и Эванфу с Серифа, ни прямодушному Ификлу с Милоса. Что же до сыновей Радаманта, то я понимал, что придут они вместе и последними.