Марта Холл Келли - Девушки сирени

«Мы?»

Сестра первая ее заметила. Она стояла в темноте на пороге спальни. Плотная женщина в домашнем халате.

Зузанна подошла к ней и протянула руку для знакомства:

– Меня зовут Зузанна.

«Женщина в папиной спальне?»

– А меня Марта, – представилась женщина. – Я слышала много хорошего о вас обеих.

Я встала, сделала глубокий вдох и присмотрелась к женщине. Она была высокой, на пару дюймов выше папы. Халат подвязан бечевкой. Каштановые волосы заплетены в косу, а коса перекинута на грудь. Сельская женщина. У отца явно снизились стандарты.

Марта подошла к папе и встала рядом, но он ни единого жеста в ее сторону не сделал.

– Марта из деревни на окраине Замости. Она мне очень помогала все эти годы без вас.

Казалось, папе неловко из-за присутствия этой женщины в нашем доме. Нелегко, наверное, знакомить свою любовницу с детьми умершей жены?

– Почему бы нам всем не сесть? – предложила Марта.

– Я лучше пойду спать, – буркнула я.

Это все было как смена товара на полках в магазине. Я посмотрела на мамину фотографию. Мы как будто встретились глазами.

«Он хоть тоскует по ней? Как он мог?»

Папа жестом подозвал меня к столу:

– Кася, посиди с нами.

Марта уселась на мамин любимый стул с сиденьем из набивного ситца, который она сама покрасила в белый цвет.

Я наблюдала за тем, как Зузанна общается с Мартой. Папа, похоже, был рад, что они нашли общий язык.

– Жаль, что не могу покормить вас с дороги, но мы только что доели последний хлеб, – сказала Марта.

Папа почесал щетину на подбородке и добавил:

– Так плохо еще никогда не было. После прихода русских совсем продуктов не стало. Нацисты хотя бы муку пекарям выдавали.

– Значит, мы поменяли нацистов на Сталина? – спросила я. – Как по мне – равноценная замена.

– У меня получается с ними ладить, – признался папа. – Они разрешили мне остаться начальником почты.

– Они тебе разрешили? – возмущенно переспросила я.

– И сигарет тебе дают вдоволь, – слишком уж радостно сообщила Марта. – А вот яиц совсем мало.

– Еще немного, и мы начнем называть друг друга «товарищ», – съязвила я.

– Мы поладим, все будет хорошо, – сказала Зузанна.

– Они ищут участников подполья. – Папа многозначительно посмотрел на меня. – На прошлой неделе забрали Мазура.

Меня будто током ударило, я даже дышать перестала. Мазур? Они с Петриком с детства дружили. Мазур был самым опытным подпольщиком и был связан с руководством Сопротивления. Он принимал у меня присягу Армии Крайовой. Настоящий патриот.

«Дыши, – твердила я себе, – глубокий вдох, потом выдох».

– Я больше в этом не участвую.

– Нас увезли из лагеря на шведском автобусе, – начала рассказывать Зузанна. – Видели бы вы, как мы пересекали границу с Данией. Нас встречали люди с плакатами «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ». И в Швеции нас тоже очень хорошо встретили. В Равенсбрюке кто-то из девочек нашел в завалах награбленного добра баннер с надписью «ГЕРЛСКАУТЫ ИЗ ЛЮБЛИНА», и мы повесили его на автобус. Люди хлопали, кричали «ура»! Первую ночь мы спали на полу в музее.

– Под разинутой пастью динозавра, прямо как в лагере, – заметила я.

Зузанна принесла в кухню свой мешок с вещами.

– А потом мы жили в особняке принцессы. Смотрите, что нам дали в дорогу. – Сестра развязала мешок и поставила на стол белую коробку. – Нам всем по такой дали, – объяснила она и открыла коробку. – Консервированные сардины. Белый хлеб. Масло. Ягодный джем и шоколадка.

Мы из экономии почти не притронулись к этим продуктам.

– И сгущенное молоко? – удивился папа. – Я уже не помню, когда такое ел.

– Какие добрые люди, – сказала Марта. – Я приберегла муку, которую выдавали по карточкам. Могу сделать…

– Не утруждайся, – отрезала я.

Папа наклонил голову и провел пальцами по жидким волосам.

– Мне очень жаль, что так случилось с вашей мамой, – сказала Марта и поднялась из-за стола.

– Заметно, – бросила я.

– Кася, – подал голос папа.

Я взяла белый стул, подушка сиденья была еще теплой после зада Марты.

– Спокойной ночи, папа, – произнесла я. – Спокойной ночи, Зузанна.

Я понесла мамин стул к себе в комнату и, проходя мимо камина, отвернулась, потому что каждый раз, когда я видела фотографию мамы, это был очередной удар под дых. Я вошла в комнату и закрыла за собой дверь.

Больше ни одна сожительница отца не сядет на мамин стул. И мне все равно, как она ему там помогала.

Я прошла за медсестрой в дом. В конце коридора на пороге кухни стоял фельдшер скорой помощи. Даже от парадной двери я заметила раскатившиеся по кафельному полу картофелины.

Как я могла оставить его одного? Доктор ведь предупреждал!

Войдя в кухню, я увидела, что Пол сидит на стуле, а медсестра проверяет у него пульс. Меня словно жаром обдало.

– Пол, слава богу, ты в порядке.

Он плакал или мне показалось?

– Мы пытались тебе дозвониться. Можешь себе представить? Это как сон какой-то.

Я затрясла головой:

– Не понимаю, о чем ты?

– В дверь позвонили. Это все было… так нереально.

– Кто позвонил в дверь, Пол?

– Рина.

– Рина позвонила в дверь? Я тебя не понимаю.

– Они только что отвели ее наверх.

– Рина вернулась? – спросила я и сама не узнала свой голос, он звучал будто откуда-то издалека.

Пол потер пальцем пятно на скатерти.

– Она лежала в каком-то американском госпитале.

Был ли он похож на счастливого человека? Мне так не показалось. Скорее, как и я, был совершенно сбит с толку.

– Ей тяжело говорить. Кажется, ее приютила какая-то немецкая семья.

Я схватилась за дверную ручку.

– Замечательно, – вот и все, что я смогла произнести по этому поводу. – Лучше мне уйти.

Я повернулась к выходу.

– Кэролайн, подожди, – окликнул Пол. – Куда ты?

– У меня просто нет сил здесь оставаться.

– Я понимаю. Мне очень жаль. Я не могу сейчас с ней говорить. Она слишком слаба после госпиталя.

«Мне очень жаль». Три ненавистных слова. Сколько раз я слышала их после смерти отца? Je suis désolé – гораздо благозвучнее, но от этого становится только хуже.

– Ну что ж, мне пора возвращаться домой, – произнесла я.

Мне надо было все обдумать, я чувствовала себя раздавленной и не хотела, чтобы Пол видел меня в таком состоянии. В конце концов, его жена была жива и не сгинула в концентрационном лагере. И теперь, что естественно, лежала наверху в его кровати.

Пол посмотрел на раскатившиеся по полу картофелины.

– Да, хорошо. Завтра поговорим.

– Домой – это в Коннектикут.

– Ты не можешь уехать. Это шок для нас всех.

– Мне надо идти. Я не могу сейчас думать.

Почему он не бросился ко мне? Не обнял? Не принялся умолять остаться?