Луиза Кент - Они шли с Васко да Гама

— Это что, опять мятеж, сеньор капитан? — спросил Шон.

— Зачем им бунтовать сейчас, когда море спокойно, а наш бушприт направлен, наконец, прямо к Индии? И когда Мачадо ушел? И почему начинать с Денниса, которого все любят, который ни с кем не ссорился, а только сидит пишет, рисует и вычисляет целыми днями?

— Не знаю, но, может быть, они думают, что это он сообщил Адмиралу о мятеже. Я думал, они никогда не догадаются об арфе и гитаре, но они могли и догадаться. И думают, что это Деннис нас надоумил.

Николай Коэльо помолчал, поглаживая свою черную бороду, потом сказал:

— Как у тебя с храбростью, мальчик?

— Я… Не очень-то ее много. Но для Денниса… и для вас… я могу сделать, что нужно… мне так кажется…

— Славный парень. Ступай сначала на нос. Потом иди на кухню за моим обедом, как всегда. Насвистывай на ходу, или пой, если не можешь свистеть. Ты всегда делаешь то или другое. Тогда они подумают, что ты еще не видел Денниса. Заметь, нет ли чего-нибудь необычного на палубе и вообще на корабле. Принеси обед. И скажи вот этим людям, что они мне нужны: Мартинесу, Перо Эсколяру… — Коэльо назвал около десятка людей, в чьей преданности был уверен, и прибавил: — Сунь-ка себе за пояс вот этот нож, а топор отдай мне. Теперь иди.

Шон пошел. Он сложил губы, чтобы засвистеть, но губы у него свело, и свиста не получилось. Он запел. Голос останавливался у него в горле, и тихие звуки, издаваемые им, отдавались у него в ушах странно и хрипло:

Хрипло напевал Шон, думая в то же время: «Кухня далеко. Дойду ли я?» Он достиг юта. Матросы играли в кости, вырезали кораблики из дерева, плели браслеты из кокосовых волокон и жевали сахарный тростник, как всегда.

пел Шон, потом окликнул:

— Капитан хочет видеть сеньора Эсколяра. И тебя, Фернан, и тебя, Санчо Мехия. — Он вызвал и остальных моряков, которых называл ему капитан.

Голоса вахтенного и рулевого раздавались на палубе так же, как и всегда.

Пой, если дождь твердит:

— Запаздываешь, — заворчал повар. — Я изжарил последних цыплят, полученных в Мелинди. Подрумянил их в оливковом масле. Теперь они пересохли. Разве я должен стоять над этой горячей плитой всю ночь, без чьей-либо помощи, кроме помощи этого черного дикаря, который и говорить-то по-христиански не умеет? Он, может быть, хороший лоцман, но на кухне так же полезен, как пингвин в упряжке с лошадьми.

— А что он делает? — спросил Шон, взглянув на мозамбикского лоцмана. Тот перемывал оловянные чашки, стоя к повару спиной. На вопрос Шона он обернулся, но снова быстро отвернул голову. На темной щеке его краснела свежая ссадина.

— Делает? Ничего! — сердито ответил повар. — Мой бывший помощник умер от цинги. Капитан велел расковать этого парня, — проводника, что давали нам мозамбикские предатели, — и дал его мне в помощники. Будь он проклят! Он ест больше, чем я состряпаю! Вот, бери поднос и скажи капитану, что я не виноват, если цыпленок так же вкусен, как и смоляное пятно на гроте. Хорошо еще, что для него нашлось что-нибудь, когда на кухне торчат дикари, пожирающие сахарный тростник и апельсины и вылизывающие кувшины из-под засахаренных груш. Кстати, я сам их люблю, и справедливее угощать ими меня, и остатками от варенья тоже, а не тратить их на язычников. Ну, не стой здесь — цыплята остынут. Топай!

Шон поспешил обратно с тяжелым подносом.

— Эсколяр и остальные говорят, что на корабле все в порядке, — сказал капитан Коэльо, когда Шон ставил поднос. — Как ты думаешь?

— Тоже так. Но кто же ранил Денниса?

— Когда он проснется, он сможет сказать нам, — ответил капитан. — Мы будем стеречь каюту. Сейчас ваш черед, Фернан и Санчо. Смени их в полночь, Эсколяр, с двумя остальными.

Всю ночь часовые охраняли каюту. Всю ночь Деннис спал тяжелым сном на капитанской койке. Капитан дремал в кресле. Шон лежал на своем тюфяке на полу, следя за тем, как качается лампа и как скользят тени по бледному лицу его брата.

Фернан и Санчо Мехия шагали взад и вперед. Иногда свет падал на темное лицо Фернана под красным матросским колпаком, иногда — на морщинистое смуглое лицо и широкую улыбку Санчо. У Санчо была цинга; почти все зубы у него выпали, но вид был веселый.

В полночь их сменили другие. Шон уснул. Когда он проснулся, то на страже были опять Фернан и Санчо. Он открыл ставни; свежий бриз ворвался в каюту, пропахшую горящим маслом и остатками пищи и вина.

Деннис шевельнулся и открыл глаза.

— Гей, мой утренний петушок! — окликнул он своим обычным веселым тоном.

Потом он сел, озираясь, и поднес руку к своей перевязанной голове.

— Что я делаю на капитанской койке? А капитан спит в кресле? Фернан, Санчо… — вооружены! Топоры, мечи… Что это значит, Шон? Мятеж? Я должен встать!

— Ложись, Деннис! Не давай своей ране опять открыться. Оставь повязку. Капитан, проснитесь!

Капитан Коэльо вскочил. Он увидел, что Деннис держит своего брата за руки, а тот устало улыбается.

— Я не сильнее котенка, капитан, — проговорил Деннис. — Смотрите, что делает со мной этот бычок, которого я всегда таскал на спине! Пусти меня, Шон. Я и сам рад лечь. Но чем же он ударил меня, вороватый негодяй?

— Кто и чем ударил тебя? — спросил капитан Коэльо. — Шон нашел тебя с порезом на голове, и это все, что мы знаем. Ты бормотал какую-то чепуху, он ничего не понял. Так что мы всю ночь были наготове против мятежа.

Деннис засмеялся.

— Это не мятеж! Варенье!

— Это ты и ночью говорил, Деннис! Расскажи, что все это значит? — попросил Шон.

Это было варенье. Мозамбикский лоцман хотел тайком полакомиться им, накануне вечером. В каюте было почти темно, и он не заметил Денниса, который кинулся, чтобы помешать ему. Деннис нечаянно наступил вору на ногу, и тот уронил кувшин, в который уже запустил было руку; он хотел ударить Денниса оловянной тарелкой с острым, как бритва, краем, но тут на него прыгнула Бэт-Шеба, сидевшая у Денниса на плече, и вцепилась когтями ему в лицо.

— Я швырну его за борт, привязав к каждой ноге по банке из-под варенья, полной свинца! — загремел Николай Коэльо.

— Не надо, капитан! Не поцарапай его кошка, он бы, конечно, не тронул меня. Он, наверное, даже не узнал меня, — свет был слабый. Мы с этим парнем были по своему друзьями. Его зовут Гассан; я часто приходил к нему в трюм, и он учил меня своему языку. Во всяком случае, виноват я сам, потому что это я попросил вас расковать его.

— Фернан, Санчо! Привести этого мавританского пса! — резко бросил капитан Коэльо.

Лоцман был толст и мал ростом, — не выше Санчо Мехия. Его темная кожа приняла странный серый цвет, и следы от когтей Бэт-Шеба выделялись на ней красными полосами. Он стоял, дрожа, между своими стражами и поджимал ногу, отдавленную Деннисом. Николай Коэльо взглянул на него пылающими глазами.