Анатолий Баранов - Терская коловерть. Книга третья.

— На Кавказ полетели, — вздохнул Шлемка, провожая печальным взглядом удаляющийся журавлиный клин. — Вот бы с ними…

— Зачем — с ними? — обернулся Трофим. — Мы же сами летчики. Сядем вот в этот аппарат тяжелее воздуха и полетим куда нам вздумается. Хочешь?

— Нет, что ты… — испугался младший моторист. — Рожденный ползать летать не может, как говорит Чулюкин.

— Это Горький так говорит, а не Чулюкин, — про ужей навроде вас с ним, — уточнил Трофим, соскакивая со стремянки и относя ее в сторону. — Ну и ползайте на здоровье, если нравится, а я хоть сейчас могу полететь.

— Ты?

— Я.

— Вот так, не учась, сядешь и полетишь?

— А что тут такого? Я с Очкиным летал, видел, как он управляет — ничего сложного, быками управлять и то труднее.

— То — с инструктором, а то — сам, ты и от земли не оторвешься. Чулюкин говорит, что у тебя нет реакции.

— У меня?

— Ну да.

— Нуда хуже каросты. Хочешь взлечу и не охну?

— Как же, взлетел, — хохотнул Шлемка, — покосом, покосом да в землю носом.

— Давай на спор.

— Жалко твоих денег.

— Ах так! — Трофим вскочил на плоскость «Анрио», перекинул ногу за борт. — Проверни пропеллер!

— Брось, Трофим, не дури! — побледнел Шлемка.

— Да не боись, — рассмеялся Трофим, глаза его горячечно блестели. — Я только опробую мотор, а то скоро учлеты заявятся.

Шлемка взялся ладонью за лопасть пропеллера, провернул его раз–другой, вместе с ним провернулся и сам мотор со всеми своими цилиндрами и агрегатами, ибо в отличие от моторов других систем имел неподвижный, наглухо закрепленный к фюзеляжу аэроплана коленчатый вал, на котором и вращался подобно колесу на тележной оси.

— Контакт! — скомандовал Трофим.

— Есть контакт! — ответил Шлемка, отходя от пропеллера в сторону. И тотчас мотор, оглушительно чихнув, загремел выхлопными патрубками и превратился вместе с пропеллером в двухступенчатый диск, наполняя кабину воздушными завихрениями с не очень приятным запахом сгоревшего бензина и касторки. Но Трофим не замечал этого запаха, все его мысли были сосредоточены на одном: он должен сейчас вырулить на взлетную полосу, развернуться против ветра и дать двигателю полный газ, а там — будь что будет. Остановиться, отказаться от дерзкой, даже безумной затеи он уже не мог. Сейчас он докажет этому зануде Чулюкину и всем остальным, на что способен. Из глубины памяти на мгновение выплыла перед глазами камышовая крыша и Казбек, удерживающий за хвост аэроплан–корыто. «Полетишь со мной?» — спросил тогда у молочного брата, усаживаясь в кабину «моноплана» с крылом из печной заслонки. «Нет», — потряс головой Казбек. Что ж, рожденный ползать летать не может. Вот и сейчас приходится лететь в одиночку, хотя в кабине имеется два сидения. Второе — для инструктора.

Трофим прибавил обороты мотору, аэроплан качнулся и, набирая скорость, покатил мимо обалдевшего от страха Шлемки к взлетной полосе, она серой плешью выделялась на побуревшей от холода траве. Обернувшись, увидел выбегающих из ангара сослуживцев. Впереди всех — старший техник с поднятым кверху кулаком. Поздно грозить, теперь уже никто и ничто не остановит «сошедшего с ума» моториста.

Теоретически Трофим знал, что нужно делать во время взлета, он уже дважды поднимался в воздух с инструктором и хорошо запомнил все его действия, поэтому ему не составило особого труда оторвать в конце пробега аэроплан от земли — набрав скорость, он сам взлетел. Но вот удержать его в равновесии! Видя, что аэроплан задрал нос, Трофим двинул ручку управления от себя: аэроплан тотчас же клюнул носом и понесся к земле. Испугавшись, Трофим судорожно хватанул ручку на себя, и аэроплан снова задрал нос, грозя опрокинуться. Фу, ты черт! Трофим пропотел насквозь в одно мгновенье. Пока выравнивал нос, аэроплан завалился на левое крыло; потом — на правое. Вот так номер, чтоб я помер, как любит говорить отец. Взбесился он, что ли, этот аэроплан? У Очкина он вел себя совсем иначе. Нужно мягче работать рулями, сообразил наконец самозванный летчик. С трудом выровняв аэроплан, он прибрал обороты двигателя, как это делал инструктор, посмотрел вниз — там желтым пятном уплывала под крыло березовая роща. Словно сгрудившиеся на лужайке станичные девчата, машут ему вслед праздничными полушалками белые березки. Грохочет мотор, гудит пропеллер, посвистывает ветер в расчалках. На альтиметре стрелка показывает высоту сто метров. Пора делать разворот. Правой ногой тронул педаль руля поворота, одновременно отжал ручку управления вправо — аэроплан послушно завалился на крыло, выполняя вираж, — так учлеты называют одну из фигур пилотажа. Трофим запел от избытка чувств и помахал рукой высыпавшим на поле товарищам по работе. В ответ один из них погрозил ему кулаком. Это был старший техник Иван Михеевич. Как будто Трофим и сам не знает, что ждет его там, на земле, когда он на нее вернется. И вернется ли? Учлеты говорят, что посадка самый ответственный и трудный элемент полета. Взлететь и дурак взлетит, а вот сесть…

Трофим сделал еще один разворот. Ничего, получается. Еще один. Эх, жаль не видит его в полете Дорька! Однако пора заходить на посадку. Убрал обороты, отжал ручку от себя. Все сделал так, как делал инструктор. Аэроплан послушно направился к посадочной полосе. Мимо несущихся навстречу ангаров и разбегающихся в стороны авиационных специалистов. Земля все ближе, ближе. «Ручку на себя!» — подсказывает сам себе Трофим. Чуть–чуть опоздал: аэроплан вдруг резко проваливается и, ударившись колесами о землю, снова взмывает ввысь. Газ! Нужно дать обороты мотору, иначе аэроплан свалится на крыло! Трофим двинул вперед сектор газа, и взревевший мотор потянул тяжелую, похожую на этажерку махину вперед и вверх. С трудом выравняв потерявший скорость «Анрио», Трофим с неменьшим трудом перевел дух, отер ладонью пот со лба: не так–то просто летать на аэроплане, как это ему казалось раньше.

Снова под крылом аэроплана промелькнул овраг, наполненный обломками всевозможной авиационной техники, проплыла солнечным пятном березовая роща, в нее он ходил с Михеичем по грибы. Ох, будет ему чертей сегодня от старого грибника! Впору нырнуть в спасительную рощу и притаиться средь опавших листьев грибом–сыроежкой или, как называл его Михеич по–древнеславянски, сыровежкой.

Пора снова заходить на посадку… Трофим выполнил последний разворот, убрав газ, начал планировать на взлетно–посадочную полосу, она стремительно несется навстречу. Мягкий удар о землю, небольшой подлет, и вот аэроплан уже подпрыгивает на неровностях летного поля, приближаясь к оврагу, определяющему границу аэродрома с южной его стороны. До него еще далеко, хотя Трофим и совершил посадку с изрядным «промазом». Но что это? Из оврага выметнулся вдруг двухлеток–жеребенок и, задрав хвост, понесся наперерез крылатому чудищу. У Трофима потемнело в глазах. Сейчас он врежется в крутящийся мотор! Не помня себя, двинул правой ногой педаль руля поворота. Аэроплан резко развернулся и, задев левым крылом за землю, круто клюнул носом. Раздался скрежещущий удар, самолет задрало хвостом вверх и опрокинуло навзничь. Последнее, что успел еще запомнить Трофим, — это огромный клуб пыли, в который бросила его какая–то чудовищная сила.