Анатолий Баранов - Терская коловерть. Книга третья.

— В летчики? — Шлемка облизал обветренные губы. — Не думал как–то… не приходило в голову.

— А ты подумай. Ну что твой музыкант против летчика: знай мертвяков провожают изо дня в день на кучки. А летчик — это, брат ты мой, фигура! Помнишь, приезжал к нам в Моздок один? В хромовом пальте, в картузе с очками и блестящая сумка сбоку ниже колена. На него весь Моздок глядеть сбежался, как на архиерея какого.

— Помню, — улыбнулся Шлемка. — Он еще тогда под дубом, что возле ручья, подозвал нас, мальчишек, дал леденцов и сказал, чтоб мы бежали впереди него и кричали на весь проспект: «Летчик идет! Летчик идет!» Я горло сорвал, оравши на морозе, пока он до «Сан–Рено» дошел, а оказалось после, он вовсе не летчик, а ледчик — лед на Тереке заготавливает для подвалов. Вот смеху было! Может, и ты в Москву ледчиком этим самым?

— Ты дурака не ломай, — насупился Трофим, — я тебе по–серьезному предлагаю со мной но летчика учиться.

Шлемка перестал смеяться, подумал, вздохнул.

— В летчики так в летчики, — согласился он без особого энтузиазма и хлопнул по широкой ладони сверстника своей узкой, с длинными «музыкальными» пальцами ладонью.

— Вот только билеты нам с тобой купить не за что, — вновь погрустнел Трофим и рассказал другу о том, что произошло с ним на базарной площади.

Выслушав, Шлемка презрительно цвыкнул слюной сквозь зубы.

— Нашел о чем беспокоиться. Билеты пускай берут нэпманы, они в первом классе ездят, а мы с тобой задарма прокатимся в люкс–купе.

— В каком это?

— А в таком, с ветерком на крыше.

— Как — на крыше? — испугался Трофим. — А если свалимся?

— Я же не свалился, когда сюда ехал, — выпятил грудь владикавказский беглец. — Не бойся, там по всей крыше трубы торчат, есть за что держаться. Немного, правда, качает, зато свежий воздух и видать во все стороны.

Несмотря на уверения приятеля в преимуществе такой езды, Трофим здорово–таки трусил, располагаясь вместе с ним на ребристой, раскаленной солнцем крыше «люкс–купе» по соседству с вентиляционной, похожей на мухомор трубой.

— Гляди–ка, с нами еще один летчик устраивается, — толкнул его острым локтем спутник, указывая на забравшегося на крышу с другого конца вагона мужчину с подвязанной платком челюстью. У Трофима екнуло сердце: это был тот самый не то мастеровой, не то жулик, в отношении которого предупреждал его в Моздоке Чижик.

Где еще, как не на вагонной крыше, можно найти так много свободного места и ощутить состояние полета, когда в ушах у тебя — резкий ветер, в глазах — мелькающие по обе стороны столбы и деревья. А тебе семнадцать, и впереди — целая вечность с ее романтическими далями. И в первую очередь — Москва, в которой можно выучиться на летчика.

С таким примерно настроением подкатили однажды утром юные сыны Кавказа к древней матушке–столице, сверкающей на солнце своими сороками сороков златоглавых храмов. Правда, сами они сорок сороков не видели, так как находились в это время в «собачьих ящиках» — железных отсеках под полом вагона, в которые были вынуждены перебраться с крыши, чтобы сбить со следа преследующего их жулика, а еще — от зорких глаз шныряющих на всех станциях стрелков охраны транспортного ОГПУ с красными повязками на рукавах гимнастерок. Жаль, конечно, но впереди еще много времени, и они успеют налюбоваться древней столицей, лишь бы благополучно выбраться из–под вагона на конечной остановке. Это им удалось, и они, смешавшись с толпой пассажиров, направились к зданию вокзала с красным полотнищем на фронтоне: «Даешь смычку города и деревни!»

Вот это народищу! И на перроне, и в залах ожидания, и на привокзальной площади. Куда ни сунься — везде люди, пролетки, автомобили. И шум такой стоит вокруг — как на мельнице Евлампия Ежова, когда поставы настроены на крупный помол. Громыхают трамваи, дилинькая электрическими звонками, дудят машины, цокают подковами извозчичьи лошади. И все куда–то спешат, спешат, спешат — и люди, и лошади, и трамваи.

Трофим растерялся: как в такой кутерьме разыскать Сухаревскую площадь, где его будет ждать нужный человек? Мимо пробежал босоногий, такой же, как и в Моздоке, мальчишка.

— Читайте «Известия»! — кричал он, размахивая газетой. — «В подвалах Киевско–Печерской лавры обнаружен ценнейший клад — полтора пуда золота, сорок пудов серебра и много драгоценных камней! Президиум ВУЦИК постановил передать все найденные ценности Центральной комиссии помощи детям»! Читайте в номере! Читайте в номере! — он на ходу сунул газету в Трофимову руку. — Гони алтын!

— Не надо мне твоего номера, — отмахнулся от газеты Трофим. — Я как–нибудь и без него проживу.

— Сразу видно — деревня, — поморщился подросток, забирая газету. — Ведь тут животрепещущие новости. Вот смотри: «По сообщению из Мексики, возобновил свою деятельность потухший вулкан Попокатепетль…» а вот: «В госцирке начались выступления сына знаменитого дрессировщика Анатолия Дурова — Анатолия Анатольевича Дурова с группой хищных животных»…

— А насчет аквариума там ничего не прописано? — перебил распространителя новостей Трофим.

— Какого аквариума? — удивился тот. — В зоологическом саду?

— Да нет, на Сухаревской площади. В нем, говорят, русалка сидит дрессированная.

— На Сухаревке? Русалка? — вытаращился мальчишка. — Да разве русалки бывают? Они ведь только в сказках.

— Стало быть, бывают, — вздохнул Трофим. — Вот только как ее найти, эту Сухаревку?

— А ты не врешь?

— Ну да, — скривился Трофим, — очень мне нужно было тащиться за две тыщи верст, чтобы врать тебе.

У парнишки заблестели глаза:

— Настоящая русалка?

— А то какая еще.

— И с рыбьим хвостом?

— Как полагается.

— Вы подождите немного, я остальные газеты быстренько распродам и сведу вас на Сухаревку. Ага?

— Ага, — согласился Трофим.

Мальчишка побежал дальше, энергичнее прежнего размахивая над головой газетой: «Налетайте, покупайте! Дуров — в Москве с группой хищных русалок…»

Шлемка расхохотался:

— Вот дает пацан! Зверей с русалками перепутал. Ты что, нарочно ему?

— Да нет, в самом деле, — ответил Трофим. — Мне нэпман мой так и сказал: «Найдешь на Сухаревской площади аквариум с русалкой и скажешь его хозяину: «Привет от Кости!» А он сведет тебя к брату»..

— А почему не сразу к брату? Дал бы адрес — и все.

— Почем я знаю? — дернул плечом Трофим.

— Но ты хоть знаешь, что везешь в ней? — тронул Шлемка носком ботинка стоящую на мостовой корзину. — А то одному такому подсунули чемодан, отвези, мол, туда–то и туда–то, а в нем, когда открыли — отрезанная человечья голова…

— В моей головы нет, — усмехнулся Трофим, — при мне гостинцы в нее складали: варенье, сушку разную, да книжки старые. А вот зачем везти всю эту хурду–мурду за тридевять земель — хоть убей не понимаю.