Анатолий Баранов - Терская коловерть. Книга третья.

— Руки! — крикнул названный чекистом.

Задержанный, подчиняясь окрику, так энергично вскинул руку, что задетая ею лампа сорвалась с подвески и, ударившись о ящик, с грохотом покатилась по цементному полу.

— Стой, сволочь!

Грохнул выстрел, на миг выхватив из образовавшейся тьмы красноватым язычком пламени спину убегающего между стеллажами складского служащего. А может быть, ее осветил электрический фонарик? Трофим увидел, как запрыгал вдруг белый зайчик по ящикам и мешкам вдогонку убегающему человеку. А сам–то он чего ждет? Вскочив с табурета, Трофим метнулся к выходу, но его вдруг с такой силой стукнули по голове, что он ткнулся лицом в какой–то ящик.

— Не уйдешь, гад! — прохрипел кто–то злорадно у него над ухом, и он, хоть и с трудом, но понял, что слова эти относятся к нему.

Потом со скрученными за спиной руками его вывели из подвальной темени на солнечный свет и впихнули в автомобиль–фургон с зарешеченными окнами. «Черный ворон»! — догадался он, плюхаясь на жесткое сидение рядом с ревущей в три ручья русалкой. А где же Шлемка? Неужели успел сбежать? Трофим притронулся к заплывшему глазу: чуть было не выбил впотьмах обо что–то.

— Ушел, гад, через потайной ход, — донесся снаружи голос чекиста в кожаной тужурке. — На, держи вещички, — просунул он в дверцу сидящему напротив арестованных сотруднику злополучную корзину.

Кто ушел, Шлемка? Ах нет, это он про усатого. Дверь захлопнулась, автомобиль фыркнул и затрясся на булыжниках. За крестообразным окошком запрыгали крыши домов и пухлые, похожие на лягушек облака. Ехали недолго. Впрочем, Трофим и не замечал катящегося вместе с автомобилем времени. Произошло что–то непоправимо–страшное, и все его мысли постоянно сходились на этом страшном: вместо летной школы он попал в ОГПУ. Что же он такое натворил, сам того не ведая?

— Не виновата я! — всхлипывала бывшая русалка, натирая кулаком глаза и с мольбой взглядывая на молодого безусого чекиста–охранника с револьвером в руке. — Это все он, черт пузатый, чтоб ему ни дна ни покрышки с его аттракционом.

— Успокойтесь, гражданка, — отвечал ей чекист, — там разберутся.

«Шлемку, выходит, не поймали», — снова пришла Трофиму в голову мысль о приятеле, но она не принесла облегчения: вдвоем как–никак было бы веселее…

Тем временем автомобиль вкатился в какой–то небольшой двор, окруженный каменными стенами, и арестованных в той же последовательности ввели внутрь похожего не то на казарму, не то на тюрьму помещения. «Конец!» — подумал Трофим, очутившись в пустой комнате с топчаном в углу и единственным окошком под самым потолком, от которого падало на цементный пол крестообразное солнечное пятно.

Он уселся на топчан, потрогал его твердое ложе и стал ждать, обуреваемый все теми же мрачными мыслями. Ждать пришлось довольно долго. Уже солнечное пятно подползло по полу к самой стене и готовилось вскарабкаться на нее по трещине в штукатурке, когда в дверь вошел служащий внутренней охраны.

— Пойдем, — сказал он без всякого выражения в голосе.

— Куда?

— На допрос к следователю, куда ж еще.

«Как тогда в Моздоке», — подумал Трофим, выходя из камеры. Следователем оказался тот самый чекист в кожаной тужурке, что первым ворвался в складское помещение с наганом в руке.

— Садись, — кивнул он головой на табурет, сам сидя за письменным столом у стены кабинета.

Трофим сел. Охранник удалился.

— Значит так, — сказал следователь, укладывая на зеленое сукно стола здоровенные, как и сам он, кулачищи. — Давай, хлопче, без дураков, чтоб все, как на духу.

Трофим с готовностью впился глазами в незлое и даже, как показалось, добродушное лицо следователя с висячими, как у Тараса Бульбы, усами.

— Кто и с каким заданием тебя прислал сюда? — спросил следователь, записав в протоколе допроса анкетные данные задержанного.

Трофим, не утаивая ничего, рассказал как можно подробнее про свою поездку.

— Та–а–к, — протянул следователь, — решил все–таки ваньку ломать? — Он недобро ухмыльнулся. — Что вез в корзине?

Тут только Трофим заметил стоящую сбоку от стола свою осточертевшую за дорогу поклажу.

— Сушку с вареньем, еще книги какие–то старые, — ответил он без прежней уверенности в голосе, почувствовав в вопросе чекиста скрытое злорадство.

— А если без вранья? — прищурился следователь. — Еще раз напоминаю: чистосердечное признание смягчает меру наказания.

— Не верите — сами поглядите чего в ней накладено, — нахмурился и допрашиваемый.

— Мы–то поглядели, — дернул усом «Тарас Бульба», — теперь ты погляди.

С этими словами он поднял корзину с пола и вытряхнул ее содержимое на стол. У Трофима глаза полезли на лоб от изумления при виде вывалившейся из нее груды новеньких сторублевок.

— Ну, теперь скажешь, кому вез эту сушку? — опершись руками о стол по бокам денежной кучи, нагнулся к Трофимову лицу следователь.

— Я же сказал, не знаю, — съежился под его взглядом Трофим.

— Не знаешь, кадетская твоя душа? — следователь, схватив пачку ассигнаций, обогнул стол и поднес ее к носу допрашиваемого. — Везешь чуть ли не миллион и не знаешь кому? Признавайся, белогвардейский выкормыш, а то плохо будет.

— Я не выкормыш и никакой не белогвардейский, — огрызнулся Трофим, чувствуя как в груди страх уступает место чувству протеста и даже озлобления от незаслуженной обиды, как тогда при допросе у Афоньки Подлегаева.

— Не белогвардейский, говоришь, а френч до сих пор носишь офицерский, вон следы от погон на плечах.

— Я его на черкеску у старьевщика сменял.

— А деньги? Может, ты их в карты выиграл?

— Сказал, не знаю…

— Так–таки и не знаешь?

Трофим молча покачал головой. Следователь, сжимая в кулаке денежную пачку, прошелся туда–сюда по кабинету.

— Последний раз спрашиваю! — резко повернулся к допрашиваемому.

Трофим не ответил.

— Ничего, заговоришь, — чекист поочередно разгладил пачкой усы и, бросив ее на стол, подошел к двери. — Отведи в камеру, пусть поразмышляет в одиночестве, — сказал он служащему внутренней охраны.

Трофима увели.

Однако в одиночестве ему пришлось находиться не так уж долго. Солнечное пятно не успело доползти и до середины стены, как его вновь повели на допрос. На этот раз следователь был не один, у него в кабинете находился мужчина, костюмом и фигурой очень уж похожий на того самого жулика, что увязался за Трофимом с самого Моздока, только лицо не подвязано платком, видать, перестали за дорогу болеть зубы. Он стоял у окна, разглядывая что–то на улице.

— Он? — обратился к нему сидящий за столом следователь.

— Он самый, — обернулся незнакомец, а у Трофима глаза полезли на лоб от крайнего изумления: перед ним стоял сотрудник моздокского ОГПУ Афанасий Подлегаев.