Сулейман Рагимов - Орлица Кавказа

— По правде говоря, я не знаю, — произнес он. — Никогда такими вещами не занимался, да и неграмотный я.

— Ну, хорошо, я помогу вам. Завтра вечером будь здесь часов в пять… Ступай, а проговоришься — пеняй на себя!

Самому мне до сих пор непонятно, с чего я вызвался помогать этим разбойникам! То ли скучно мне было, то ли симпатичны мне люди, которые хотят быть независимыми и смерть предпочитают рабству. Но как бы там ни было, а я тотчас же отправился к капитану Кудейкину. Мы много выпили, я постоянно хвалил его острый ум, редкую изобретательность, говорил, что ни разу не видел, чтобы тюрьмы содержались в таком порядке. Соблазнил я таким образом „око его величества“, и тот повел меня по всей тюрьме, беспрерывно хвастаясь. Порядок у него и в самом деле был образцовый.

— Небось, „кавказская орлица“ запрятана в самом надежном месте?

— Разумеется, — сказал капитан и испытующе посмотрел на меня. — Хотели бы посмотреть, как она устроилась? — задумчиво произнес он.

— Да нет, — ответил я, поняв его тон. — Мне это совсем ни к чему.

— Ну, вот теперь вы все видели, пора и отметить это! — сказал он, успокоившись.

Вечером, с трудом припоминая события дня после долгих возлияний с капитаном, я все же смог начертить более или менее сносный план тюрьмы. Единственное, чего я пока не знал, где содержат „кавказскую орлицу“, но за это был спокоен. Как бы малограмотен ни был Карапет, если растолковать ему смысл чертежа, он угадает и покажет, в какой из камер находится эта великая бунтовщица».

Гачаг Наби не знал грамоты, никогда не держал в руках азбуки, но огромная ответственность, которую он чувствовал за тех, кого повел в бой против насилия, развила в нем самостоятельность ума; постоянная опасность выработала изобретательность, быстроту мысли и редкую осторожность, вернее сказать мудрость. Как ни торопили его близкие и наиболее горячие друзья с открытым выступлением против царских войск, как ни укоряли его иногда за дружеским застольем за нерешительность, он стоял на своем: восставшим нужно все время маневрировать, передвигаться, нанося удары то с одной стороны, то с другой. К началу осени Гачаг стал готовиться к переходу через южную границу. Скажем, что впоследствии это постоянное перемещение стало основой его тактики. Переждав зиму на юге, весной он возвращался в родные края, нагоняя ужас на местную знать, приводя в трепет войска и жандармерию, вселяя надежду в народ.

Об этом он говорил как раз с друзьями, когда со стороны Гёруса прискакал на взмыленном коне всадник, сподвижник Наби. Он отстранил часового, который пытался загородить ему вход, вошел в дом и, увидев людей, нерешительно остановился, переминаясь с ноги на ногу.

— Говори! — приказал Наби. — Здесь все свои.

Не вымолвив ни слова, прибывший снял папаху, разодрал, помогая себе белыми крепкими зубами, ее подкладку и, вынув оттуда вчетверо сложенный лист почтовой бумаги, подал ее вождю.

— Что это? — спросил Гачаг.

— План гёрусской тюрьмы!

— Спасибо, — воскликнул Наби, стремительно поднялся, подошел к связному и крепко обнял его. — Спасибо, друг! — повторил он. — Иди, отдыхай.

— Еще одно слово…

— Говори!

— Мне велено передать, что живущие в Гёрусе русские — Андрей и Людмила, которых в народе зовут «новыми мусульманами» — не враги, а наши друзья. Они хотят перейти на твою сторону, Наби, и ждут связи с тобой.

— Откуда эти сведения? — нахмурился Наби.

— Их раздобыл Карапет!

— Я не всегда ему верю!

— Не знаю, только Аллахверди просил передать, что эти сведения точные, и все в них правда!

— Ну, хорошо, хорошо, — озадаченно произнес предводитель. — Иди, отдыхай, вечером поговорим!

— Итак, друзья, дело, я думаю, решенное, — сказал он, когда связной вышел. — К концу месяца мы пройдем по южному склону, спустимся вниз и, обходя русских, уйдем к границе. Прикажите по всему отряду! Привести в порядок все оружие, починить одежду, подлечить, подковать коней. Мирмамед, ты хорошо разбираешься в картах. Начерти, как мы должны идти. Все на сегодня!

«Новые мусульмане, — думал он, оставшись один. — Кто они такие? Откуда? Что им за дело до нас? Ведь мы против их царя и бога. Не ловушка ли тут? Подумаем! Как они будут действовать, если это ловушка! Проникнут сюда, а дальше? Убьют меня! Но меня не так-то легко убить. У меня верный кинжал, верные друзья, верный Бозат! Поживут с нами, узнают, где находится отряд и затем, сбежав, передадут все русским. Но пока войска сюда дойдут, вместо нас останутся только пепел костров и бараньи кости».

Гачаг Наби выглянул наружу.

— Чего ты стоишь под дождем? — сказал он часовому. — Заболеешь, а мне больные не нужны. Встань хоть под навес… А сейчас разыщи Алова и скажи, что я его жду!

Алов пришел, как всегда; жизнерадостный, с хитрым блеском в глазах. Он говорил по тысяче слов в минуту, и нельзя было понять, шутит он, говорит правду или размышляет вслух.

Гачаг Наби рассказал ему последние новости, показал план тюрьмы.

— Толковый план! — сказал Алов. — Его составляли не наши люди! Какой-то, видимо, ученый человек. И почерк, смотри, какой — кругленький, чистенький, барский!

— Меня это и смущает!

— Я в этом не сомневаюсь, — рассмеялся Алов. — Ты не доверяешь и собственной тени…

— Не доверяю, потому что я всегда одного роста, а тень днем короче, вечером длиннее… Ты знаешь, как говорит народ. — «Не охаешь- не поверишь!» Мать мне как-то сказала, что, если ты подозреваешь в краже мать, то обыщи и ее.

— Это уж слишком, Наби, — покачал головой Алов.

— Говоришь, слишком? А знаешь, почему мы до сих пор держимся, почему нас всех не превратили в шашлык и не развеяли наш пепел по ветру? Потому что я не доверяю собственной тени. И как я могу доверять каким-то «новым мусульманам», если они приехали откуда-то, приехали из России, которая прислала сюда казаков, драгунов, артиллеристов, жандармов, сыщиков, чтобы поубивать нас, порасстрелять, посадить в тюрьмы. Всех до одного, всех, кто хочет свободы!

Алов почесал в затылке.

— Я их видел, этих «новых мусульман». С виду вроде приличные люди. Этот Андрей говорит по-азербайджански так, будто вырос здесь. Я думаю, надо рискнуть и поверить им, принять в отряд. Ты представляешь, что это для всех нас значит? Об этом узнают крестьяне, которые пока трусят, держатся за свой клочок земли, за свою нищету, не идут за нами. Они узнают и поймут, что раз русские стали переходить на нашу сторону, значит мы сильны, неуловимы и непобедимы. Узнают об этом и русские солдаты, и это попортит крови их начальникам.

— И что же ты предлагаешь?

— Я предлагаю наладить с ними связь, привести их сюда. Если они друзья будут друзьями, если враги — встретим их как врагов!