Томас Костейн - Серебряная чаша

— Они получили копию заявления Христофора, — заявил он. — И они согласились передать этот документ в суд, на слушание твоего дела. Я навел кое-какие справки… О судье… Говорят, этот человек превыше всего ставит служение закону. Еще ни от одного человека он не принял и драхмы. Мы можем рассчитывать на непредвзятый подход к нашему делу. Так что это слушание будет в корне отличаться от того, когда тебя лишили всех прав.

— А как отреагировал Линий?

— Никак. Его пассивность удивляет и настораживает меня. Видно, что он не предпринимает никаких шагов, чтобы защититься. Но почему? Наверное, потому что у него нет ни средств, ни возможностей. В городе только и говорят о неприятностях, которые преследуют его. Он ввязался в какие-то темные дела и много потерял на них. К тому же затонули два его корабля. Один из них шел груженый товаром с востока, другой — с юга. Сейчас очень благоприятный для нас момент. Лучшего никогда не будет…

Накануне дня, на который было назначено слушание, Василий вошел в комнату, где была выставлена чаша. Люди все приходили и приходили. Была очередь Луки стоять на страже. Он находился у самых дверей и, завидев Василия устало улыбнулся.

— Завтра вечером мы вернем чашу старейшинам церкви. Для меня это будет большим облегчением. Я успокоюсь, когда она окажется в их руках. — Он помолчал немного и тихо добавил: — Через два дня я уезжаю в Кесарию.

Василий почувствовал, как сжалось его сердце.

— Уже! Что же с нами будет без тебя?

— Я получил еще одно послание от Павла. Он настаивает на том, чтобы его отправили в Рим. — Лука оторвал взгляд от чаши и посмотрел на Василия. Глаза старика были серьезны и печальны. — Никто из нас уже не вернется оттуда. Я чувствую… Мы все стары, и час наш близок.

— Но ты нужен нам! Здесь! — запротестовал Василий. — Ты будешь полезнее тут, чем там. Ты же прекрасно знаешь, что там творится. Зачем тебе ехать в Рим? Вы не в силах ничего изменить, почему вы туда стремитесь?

— Павел нуждается во мне, — просто ответил Лука. — Он болен и одинок. Мое место рядом с ним.

В комнате находилась женщина. Она стояла прямо напротив чаши и смотрела на нее. Вдруг она разразилась пронзительными стонами и рыданиями. Она била себя в грудь руками и так кричала, что Луке и Василию пришлось взять ее под руки и увести.

— Бедная женщина! Она думает об ужасной смерти, которую принял наш Спаситель, — сказал Лука. — И все же, сын мой, эти слезы не что иное как проявление эгоизма. Это себя мы оплакиваем. Себя… Иисус не раз плакал, это правда. Но причиной его слез была жалость, огромная жалость к нам. Я никогда не видел слез на лице Павла. Его львиное сердце хорошо знает, что это слабость — оплакивать тех, кто перешел в лучший мир.

Я говорю тебе обо всем этом, сын мой, потому что скоро настутвтг время нашего прощания. Мне будет очень не хватать тебя. А по твоим глазам я вижу, что разлука делает тебя тоже несчастным. Но нужно держать себя в руках. У тебя прекрасная жена, скоро у вас появятся дети, ты будешь вести полнокровную и полезную жизнь. Но только не забывай того незнакомца, который пришел однажды на Оружейную улицу… Однажды ночью, когда надежды почти оставили тебя. Каждый раз, когда я вспоминаю, как ты принял меня за ангела Мафусаила, я улыбаюсь. Это воспоминание будет одним из цветков в моем венке, когда я перейду в вечность. Если, конечно, можно назвать венком тонкую повязку… — Он наклонился к Василию и положил ему руку на плечо. — И никаких слез при расставании. Только улыбки… и никаких слез, хотя мы оба прекрасно знаем, что расстаемся навсегда.

Как только Василий вошел в здание суда, он тут же ощутил злобную враждебность, которой веяло от Линия. Узурпатор был окружен свидетелями и какими-то чиновниками. Он сидел развалившись на низкой скамье. Расставив в стороны толстые ноги, выпятив жирный живот, он по-прежнему был отвратителен. Даже еще более отвратителен, чем раньше. Он угрожающе смотрел в сторону Василия и что-то нашептывал людям, находившимся подле него.

— Он очень злой сегодня, — заметил Иоезер. Выглядел адвокат очень уверенно. Он еще раз посмотрел на Линия и сказал: — Всех благ тебе, дорогой! Я знаю точно, что он не смог подкупить Брута, вон того судью… А вон главный судья, Орест Фламиний. Он очень молод и прямолинеен. Я еще никогда не встречал людей с таким тяжелым характером. Поэтому нам надо быть чрезвычайно осторожными, чтобы не настроить его против себя. Но я думаю, что очень скоро они с Линием столкнутся. Линий есть Линий.

Василий посмотрел на главного судью. Противоречивые чувства охватили юношу. Орест Фламиний был действительно очень молод, слишком молод, чтобы занимать такой ответственный пост. Он был лыс и вдобавок к этому еще и подслеповат. Василий ясно видел, как он щурит глаза, морщит нос и лоб, пытаясь прочесть лежавшие перед ним документы. Наверное, решил Василий, он действительно неподкупен и беспристрастен. Но вместе с тем и своенравен. Тяжело иметь дело с такими людьми.

Когда-то во время первого слушания Василий чувствовал себя совсем одиноким. Никто даже не пытался заговорить с ним. Старые друзья отца, зная заранее, что он проиграет, боялись встретиться с ним взглядом. Теперь все было по-другому. Люди пытались привлечь его внимание, улыбались ему, махали руками. В тот печальный день была сумрачная погода. Облака заслонили тогда все небо. А сейчас светило солнце и кирасы солдат ярко сверкали.

Да, в этот раз все было по-другому. Но несмотря на общее дружелюбие и на оптимизм Иоезера, Василий не чувствовал себя полностью спокойным. Девора не смогла сопровождать его. Она встала вместе с ним, но с большим трудом. А потом вдруг побледнела и села на кровать.

— Василий, мне что-то плохо… Кажется… кажется, я заболела. Только не надо сразу так волноваться. Ничего, любимый, я думаю, что в моем положении такие вещи время от времени случаются.

В ожидании начала заседания, Василий сидел и смотрел на судей, но мысли его были далеки от того, что происходило в зале. Перед ним стояло совсем белое лицо жены, и он все время задавал себе вопрос, не скрыла ли она от него что-нибудь важное и серьезное. Она выглядела такой подавленной, что, прощаясь, он еле выдавил из себя улыбку.

И все же он не мог запретить себе думать о сыне (а все говорило о том, что у них должен родиться сын), который скоро появится на свет и будет носить прекрасные одежды, подаренные Лукой, и, надев маску, играть с другими детьми. Черные мысли потихоньку отступили.

Василий улыбнулся.

— Больше нет сомнений в том, что Линий находится в очень трудном положении. Я имею ввиду его финансовые дела, — прошептал Иоезер. — И если честно, то меня это сильно беспокоит. Не бьемся ли мы из-за дырявого корыта?