Сергей Мосияш - «Без меня баталии не давать»

Пётр не стал преследовать несчастного грабителя, а, подобрав его нож, пошёл дальше, тем более что где-то впереди послышался цокот копыт.

Меншиков встретил Петра ещё лёжа в постели:

— Ну что, мин херц, намаскарадился?

— Намаскарадился, — усмехнулся Пётр, бросая на стол нож. — А вы чего вылёживаетесь, али дел нет? Буди Шафирова.

Великий посол Головин Фёдор Алексеевич, прибывший в Англию по вызову Петра, не нашёл его в Детфорде.

— Где он? — спросил Меншикова, строгавшего на верстаке какие-то детали.

— В парламенте.

— Где? — удивился Головин.

— В парламенте.

— Что он там делает?

— А спроси его. Говорит, это вроде нашей думы, надо обязательно посмотреть, на думу не нагляделся, вишь.

— Ну как вы тут живете?

— Сам видишь, Фёдор Алексеевич, в поте лица трудимся. Бомбардир ни себе, ни нам скучать не даёт. Даже до здешних храмов добрался.

— А церкви-то при чём?

— Ну говорит, надо посмотреть, как они с государством сосуществуют, може, что и нам хорошее перенять. А тут ещё вера какая-то мормонская зовётся, так бомбардир иху веру хвалил очень.

— Хвалил?

— Да. Сказал, что государь, который по ихой мормонской вере жить станет, счастлив будет. Ихний епископ Пен сколь раз уж у нас бывал, всё бомбардира своей верой заманивал.

— Ну и заманил?

— Какой там. Бомбардира рази своротишь, говорит Пену: хороша, мол, ваша вера, очень хороша. А тот: ну так переходи, мол, к нам. Э-э, нет, отвечает бомбардир, я не один, за мной четырнадцать миллионов, их, мол, спросить надо. Да, говорит, и наша ж православная хороша, ежели б все по ней жить стали. Так не живём же, грешим напропалую.

— А ты чё строжешь?

— Так мачты к восьмидесятипушечнику. К модели. Сделали стопушечник, он на первой фатере у Головкина, так бомбардир велел восьмидесятипушечник строить. Вот и стружу.

— А куда эти модели-то?

— Эге. Бомбардир хочет навигацкую школу в Москве иметь, так туда для пособий делаем всякие.

— Навигацкую школу? — удивился Головин. — Так ведь туда преподаватели нужны.

— Не боись, Фёдор Алексеевич, он их уж тут набрал, тебя ж для того и звал, чтоб с имя договора заключить. Раздевайся, чего стоишь, Фёдор Алексеевич?

Головин снял плащ, повесил у двери на гвоздь, сел на стул.

— Ну, как стул? — спросил, ухмыляясь, Меншиков.

— А чего? Стул как стул.

— Как, да не как, господин посол. Бомбардиром сделан стул-то.

— Да? — подскочил Головин и стал внимательно осматривать седалище. — Дак это что? Все шесть его?

— Все его, — сказал с гордостью Меншиков. — Вон комод в углу. Хозяину шкаф сделал.

— Хороши, хороши. Да крепкие какие, — удивлялся Головин. — Значит, на мебель с кораблей потянуло?

— При чём мебель? Кораблями он все дни занят, эвон чертежей гору начертил. А мебель так, для передыху, как он говорит.

К обеду явился Пётр с Шафировым.

— Ба-а! — радостно вскричал с порога бомбардир. — Фёдор Алексеевич! Наконец-то.

Обнял старика, расцеловал, словно век не виделись.

— Алексашка, беги в харчевню, тащи, что там есть у них, да хлеба не забудь. Петро, давай стаканы, бутыль на стол. Да живей ворочайтесь.

Сел рядом с Головиным, спросил с великой заинтересованностью:

— Ну, как там у вас?

— Да всё так же, Пётр Алексеевич. Покупали оружие, отправляли на Нарву. Нанимали моряков.

— Есть интересные?

— Есть. Например, капитан Крейс очень хороший моряк, много плавал, воевал.

— Такие годятся. Ежели такой, как говоришь, будет у нас адмиралом. Ещё что?

— С Веной что-то неладно, Пётр Алексеевич. С турками шушукаются, не думаю, что в нашу корысть.

— Как на материк вернусь, сам поеду к императору, пусть честно скажет, какого рожна ему надо.

— Ох, не скажет он, Алексеич, — вздохнул Головин, — уж поверь старому волку.

— А что из Москвы?

— В Москве ничего хорошего, Пётр Алексеевич.

— Что такое?

— Твой двойник объявился.

— То есть как?

— А так. Тебя почитай год нет на Москве, пустили слух, что ты загинул. Ну а раз загинул, то тут как тут лже-Петр объявился.

— Где?

— Вроде на Псковщине.

— Вот черти полосатые. Чего ж Ромодановский-то смотрит?

— А что ему делать? Ну схватит он этого лже-Петра, ну повесит. Так ведь другой объявится. Забыл Смутное время? Я думаю, пора тебе домой ворочаться, Пётр Алексеевич.

— Нет, Фёдор Алексеевич, меня ещё Венеция ждёт. С полдороги не хочу.

Явился Меншиков с кастрюлей, полной жаркого с кашей, с булкой хлеба. С Шафировым достали какие-то чашки, стаканы, ложки. Ложки со стаканами, видно, плохо мыты были, Алексашка на всякий случай полой кафтана всё протёр. Заблестели. Расставили всё на столе, разложили жаркое, стаканы водкой наполнили.

— Прошу, господа, — произнёс Меншиков величественно, словно за королевский стол звал.

— А что ты делал в парламенте? — спросил Головин, осушив стакан и берясь за ложку.

— Да я в нём, честно признаться, и не был.

— А Меншиков говорил, что ты там.

— Верно говорил. Меня в парламент звали. Но я подумал, если приду туда, опять не заседание будет, а глазение на царя. Я залез на крышу и через слуховое окно всё видел. Петро вон переводил мне их разговоры.

— Ну и что? Понравилось?

— Да как сказать? Королю вон в глаза неприятное говорят. Ничего, терпит.

— А что неприятное-то?

— Да попрекают его, что-де он больше внимания Голландии оказывает, а не Англии.

— А что, это действительно так?

— Не знаю. Но Вильгельм-то голландец, и он же штатгальтер Голландии, может, и действительно в чём-то родине благоволит. Вон мне, как ни нравится Англия, а Русь всё едино, хошь и кривобока и подслеповата, а дороже ж.

— Так когда всё же на материк-то, Пётр Алексеевич?

— Теперь уж от тебя зависит, Фёдор Алексеевич. Заключишь договор на табачную монополию с Кармартеном, получишь с него деньги, наймёшь мной отобранных мастеров, выдашь им дорожные, отправишь. А там и я отчалю на своей яхте. Я сам в нетерпении скорее с императором Леопольдом свидеться. Уж очень много у меня вопросов к нему накопилось.

Несмотря на то что за этим простым обедом было выпито по три стакана водки, Пётр тут же потащил Головина прямо домой к маркизу Кармартену, у которого уже не однажды бывал. Сведя их и представя друг другу, вернулся в Детфорд. Сказал Меншикову:

— Езжай, Александр, в театр королевский, найди Летицию Кросс, вручи ей от меня прощальный подарок.

— Какой?

— А я знаю? Купи, что там бабам любезно.

— Ты хоть сколь раз был у неё?

— А тебе-то что?

— Ну как? Чтоб знать, за сколько платить.

— Дурак ты, Алексаха. Ну три раза. Ну и что?

— Как что? Деньги счёт любят.

— Отправляйся, счётчик.

Меншиков долго не возвращался. Пётр, сидя за чертежами, уже и забыл о нём. Но едва он появился в дверях, вспомнил: