Йожеф Дарваш - Колокол в колодце. Пьяный дождь

Из первой попавшейся телефонной будки звоню домой. Трубку берет тетушка Рози.

— Сударыни еще нет дома.

Она, как и тетушка Балла, называет Марту сударыней. Уже двадцатый год она у нас. Когда в тысяча девятьсот сорок четвертом мы, спасаясь от преследований, уехали в Вёльдеш, она вернулась к брату в Ракошчаба. Потом, после Освобождения, когда моя семья снова возвратилась в Пешт, не дожидаясь особого приглашения, явилась и тетушка Рози, словно ища в тихой гавани спасения от разбушевавшейся морской стихии. «Разве там оценят, где уж им…» Где «там» и что именно «оценят», она никогда не могла толком объяснить, так ни разу и не закончив эту фразу, хотя неоднократно повторяла ее.

Она пыталась привыкнуть к обращению «гражданка», «товарищ», но не смогла. Да и зачем требовать это от нее? А может, это примиренчество с моей стороны?

— Когда… сударыня… придет домой, передайте ей, тетушка Рози, что… вечером мы идем к Андрашу… — Я поперхнулся, ибо знал, к какому обхождению она привыкла. — …Что мы приглашены к господину министру и его супруге на ужин. Поняли, тетушка Рози?

— Поняла. Как не понять. К господину министру… — Кроме него, для нее не существует никаких других министров. Андраш олицетворяет в ее глазах все правительство. Весь Совет министров. — А господина главного режиссера, вас то есть, уже трижды кто-то спрашивал.

— С киностудии?

— Нет. Кто-то другой… Сейчас взгляну, как его имя. Он так и наказывал: скажите, мол, что спрашивал Пиноккио. — Она с трудом выговаривает его имя.

— Хорошо, тетушка Рози, — говорю я и вешаю трубку.

Пиноккио! Вот оно что… Значит, Антал Даллош, молодой художник, лауреат премии Кошута, объявился-таки. На похоронах я его что-то не приметил. Хотя кому-кому, а ему-то следовало быть там… Правда, они поссорились еще несколько лет назад. «Мы пригрели на груди змею. Хоть сюжет и библейский, но правдивый», — только так, образно и с горечью, часто говорил о нем Геза. И все же… смерть должна была бы примирить, она всех примиряет. Однако Пиноккио не было у могилы.

Я еще немного проторчал в телефонной будке. Отыскал в справочнике номер Лили Варнаи.

Ответила она сама.

— Мне бы хотелось повидаться с вами, — говорю я.

Мы условились, что завтра я зайду к ней. Судя по ее голосу, она даже не удивилась. Наверно, авансом записала меня на прием к себе, не зря же сразу назначила время…

Не знаю, что привело меня в кафе «Кармен».

Какая-нибудь цель? Или, вернее, отсутствие какой бы то ни было цели, просто надо было где-то убить время до того, как нам нужно будет идти к Андрашу в гости. Домой идти рано и не хочется. Да и делать там нечего. Разве только повторить недавний разговор по телефону с тетушкой Рози, словно прорепетировать сцену перед киносъемкой.

«Что, убийца, возвращаешься к месту, где совершил преступление?» — спрашиваю я себя с издевкой и вместе с тем испытываю нечто вроде угрызений совести. Осматриваюсь. А ведь я не прав, это совсем не то место, где в то памятное утро мы встретились с Гезой. Тогда здесь все радовало глаз, было так светло, по-домашнему уютно. Ласковые солнечные лучи пробивались сквозь тюлевые занавески на окнах. На приветливых лицах официанток еще не лежала печать холодной учтивости, а аромат свежего кофе дополнял атмосферу благодушия и покоя, свойственных безмятежной старости. Разве мог я предвидеть тогда, что…

Сейчас здесь стоит сплошной гул, отдельных голосов разобрать невозможно. Он неприятно искажает мелодичную человеческую речь, заглушает даже звуки радио. Масса народу. Женщины здесь кажутся совсем некрасивыми.

Оглядываюсь. Не нахожу ни одного свободного столика. Но у меня это не вызывает теперь досады; наоборот, даже радует. Я уже пячусь к выходу, словно гул и спертый воздух неодолимо выталкивают меня, как вдруг вижу, что кто-то яростно машет мне из дальнего угла. Это Дюла Чонтош. «Неужели ты тоже стал завсегдатаем кафе? Ну и ну!» — сказал бы я ему, если бы заговорил с ним, но сейчас к этому у меня нет ни малейшего желания. Нет никакой охоты выслушивать его новейшие теоретические выкладки, к тому же я сердит на него: он не приехал на похороны. Вчера я мысленно составил список тех, кто не был там, но непременно должен был быть. Возможно, это глупо, но я всех взял на заметку, как бы от имени Гезы…

Я приветствую его издали.

Но он догоняет меня у самой двери и тащит обратно.

— Да не беги ты! Присядь на минутку! — говорит он, как-то причмокивая. С тех пор как бедняга вставил искусственные зубы, он стал так странно говорить. Его реденькая, с проседью, бородка клином, которую он отрастил в дополнение к усам в годы подполья, массивные очки с толстыми стеклами делают его похожим на старого очкастого козла, милого, с печалью в глазах. Нижняя челюсть у него беспрестанно двигается, словно он что-то пережевывает.

Он не один. Но тогда какого же черта ему понадобилось притащить меня? Вместе с ним за столиком сидит незнакомая молодая женщина. Я даже не взглянул на нее как следует. Теперь уже я злюсь на самого себя: зачем поддался уговорам? Начинать никчемную, глупую болтовню…

Дюси знакомит нас.

— Знакомить нас излишне. Я знаю вас, — улыбается мне женщина. Я уже мысленно произношу осточертевшие мне банальные фразы: «По портретам в журналах… по кинохронике… по вашим фильмам…» — Дочь у вас — ваша точная копия. Вы можете смотреть на нее как в зеркало.

— Которая? — Я из вежливости делаю вид, будто проявляю интерес к ее словам.

— Я знаю только Марту. По университету.

— Вы, видимо, вместе учитесь?

Она тихо смеется.

— Вы льстите мне! Нет, она моя ученица.

— Повторите, пожалуйста, ваше имя?

— Доктор Лехел, — повторяет вместо нее Дюси Чонтош.

— Доктор — это, позвольте заметить, во избежание недоразумений, по мужу, — добавляет женщина смеясь.

— Пока что да! — с пафосом восклицает Чонтош, слегка краснея. Я слежу за ним уголком глаза, и мне кажется смешной эта показная галантность старого дамского угодника.

— Пока что! Не за горами время, Илонка, когда ты сама станешь доктором! — Голос его преисполнен воодушевления, он так и млеет перед ней.

Меня страшно бесит вся эта сцена. Что я ему, диковина, что ли, какая-нибудь, слон, которого показывают зевакам? Мне даже совестно немного за Дюси.

— И тогда уже вам представится возможность отрекомендоваться как доктор Илона Лехел? — Она поняла мою иронию и слегка зарделась.

— Благодарю, вы считаете меня таким снобом? — В ее голосе звучит легкая обида. — Однако вы довольно-таки проницательны!

Я уже начинаю раскаиваться в своей бестактности. В конце концов, она здесь ни при чем, ведь я имею зуб на Дюси. «Но зачем ему нужно было звать меня?»