Марина Аэзида - Хасинто. Книга 1

Хасинто однако не спешил.

— Всем известно, что мавры занимаются чернокнижием. Они знают много ядов и…

— …И они не настолько глупы, чтобы травить меня здесь и сейчас. Пленникам в этом случае не поздоровится. И вообще: нет таких сильных ядов, чтобы убивали через прикосновение. Не глупи. Давай свиток!

— Как скажете, сеньор. — Может, его опасения и впрямь сущая глупость…Теперь за них даже слегка неудобно. И все-таки: осторожность, пусть излишняя, лучше беспечности. — Но вы ведь все равно прочесть не сумеете. Позвольте, я все-таки сам достану свиток.

— Яда не боишься? — фыркнул де Лара.

— Вы сказали, его там нет.

— Сказал. Но ты же не поверил, — хмыкнув, он покачал головой. Затем махнул рукой и бросил: — Ладно, доставай.

Хасинто протянул пальцы к пергаменту.

— Даже перчатки не наденешь? — ухмыльнулся де Лара. — Решили геройски погибнуть? Тогда я попрошу какого-нибудь хуглара сложить песню о твоей доблести.

Дьявол! Зачем он издевается? Хасинто уже догадался, что опасения надуманные. Ему и так неловко, хотя ничего плохого он не сделал. Напротив: пытался уберечь сеньора Пусть от несуществующей угрозы, но ведь сам-то он в нее верил! Вот и старался спасти дона Иньиго пусть даже ценой собственной жизни. Разве над этим смеются?

Но де Лара посмеялся, и теперь Хасинто казался себе полным глупцом. Щеки пылали, а поднять на сеньора взгляд он вовсе не решался. В груди ворочались, переплетаясь, обида, стыд и… злость. Да, злость! Если Иньиго Рамиреса его поступок так позабавил, то он никогда больше не станет рисковать собой ради него!

На мгновение захотелось, чтобы послание и впрямь оказалось отравленным. Вот тогда де Лара поймет и оценит!

В голове промелькнула картинка: Хасинто мечется на кровати и стонет. Его губы посинели, а на лице выступил кровавый пот. Сеньор же сидит возле ложа и, уронив голову на руки, сокрушается, винит себя, плачет…

Бред! Довольно грезить!

Хасинто достал послание и, смотря себе под ноги, отошел к столу. Придавив футляром верх письма, развернул его, а нижний край прижал большим пальцем. Какой-то странный пергамент: очень тонкий — кажется, будто вот-вот порвется.

— Мне читать? — Как же холодно прозвучал голос!

— Да. Хотя нет… Подождите.

Зашуршала солома, зашелестели шаги за спиной. Теплое дыхание защекотало шею: дон Иньиго подошел совсем близко.

— Чинто, спасибо.

Хасинто вскинул голову, но не обернулся.

— Что?..

— Я сказал: спасибо. Ты пытался меня защитить, я понимаю. Прошу, забудь насмешки. Просто я не ожидал от такого порыва и, признаюсь, растерялся. Не знал, что сказать, как сказать… Не держи зла. Поверь, я очень ценю твою преданность.

А ведь сеньор почти извиняется…

Теперь уже Хасинто не знал, что сказать. Все равно словами не выразить, как полегчало на сердце и потеплело в душе. Истончились, растаяли и обида, и злость, и стыд.

— Это же мой долг… — он все же оглянулся. — Несмотря ни на что ограждать вас от опасностей.

— Верно. Но это не значит, что при малейшей угрозе нужно жертвовать собой. Благо, я и сам могу себя защитить. Вы мне не щит и не оружие, а мой эскудеро. Сын моего наставника, друга и вассала. Я обещал воспитать и сохранить его детей. Как должен был воспитать и сохранить Диего… Увы, его не сумел. Так пусть хотя бы ты возмужаешь и станешь рыцарем. Тогда сам будешь отвечать и за свою жизнь, и за свою смерть.

— Мой сеньор, — Хасинто посмотрел ему в глаза, — ваши слова, как благословение! Но… я правда готов за вас умереть, если придется.

— Замолчи! Один уже умер… Хватит. — Де Лара поморщился. — Прочти лучше измаильтянское послание.

Хасинто опустил взгляд на пергамент.

Амир Иниго, наделенный величием, да будут дни твои долгими и озаренными счастьем и благочестием. До слуха моего доходили горестные вести, и слезы катились по моим щекам. Узнал я, какие поиски омрачают дни славного амира. Ныне же я ведаю, где искать то, что он ищет. Но, увы, уста мои скованы печалью по плененному сыну моему и наследнику.

Если бы сын мой находился подле меня, то уста мои на радостях разверзлись бы. Так взываю я к амиру Иниго и спрашиваю: можем ли умалить печаль друг друга? Может ли горе смениться радостью? Вернет ли достославный амир мою плоть и кровь, если к нему вернется его?

За сим, задав вопрос, амир Яхья ибн Мехмет ибн Саид желает амиру Иниго здравия, добрых наследников, многих богатств и в терпении ждет ответа.

Значит, дон Иньиго кого-то ищет. Судя по письму — родича. Интересно, откуда мавру об этом известно, и правда ли он в силах помочь?

— Все, — протянул Хасинто и обернулся. — Больше здесь ничего не сказано.

Де Лара молчал, устремив взгляд в пустоту. Уголки его губ подрагивали, на щеках алел лихорадочный румянец, а глаза блестели, как у одержимого.

— Мой сеньор…

Он будто не услышал. По-прежнему не двигался и не смотрел на Хасинто.

— Дон Иньиго! Что с вами?!

— Может, я наконец-то найду… — пробормотал он.

— Что найдете? Кого?

— Сына… найду.

Хасинто часто заморгал и даже рот открыл от изумления.

Сына! Значит, вот куда сеньор уезжал осенью! Вот почему пил вино, вернувшись: потому что воротился ни с чем… Но иначе и быть не могло. Как он вообще надеялся отыскать младенца, да еще на вражеской земле? Если бы дите пропало, например, в пятилетнем возрасте, то оставалась бы хоть какая-то возможность его найти. В конце концов, тогда сын де Лары хоть что-то помнил бы о себе и родителях. Но мальчику, когда он пропал — или умер? — минуло не больше года. Сейчас сеньор не узнал бы его, даже увидев.

Как, наверное, мучает дона Иньиго надежда! Она тщетная, лживая, но сеньор этого не понимает. Или не желает понимать. Тем горше будет разочарование. Видит Бог, проклятый мавр всего лишь хочет вызволить своего сына, не уплачивая выкуп. Он подсунет какого-нибудь сироту подходящего возраста, с нужным цветом волос и глаз. А уж как убедить Иньиго Рамиреса, что это и впрямь пропавший наследник, придумает. Если уже не придумал. Обмануть человека, ослепленного верой в чудо, несложно.

Хасинто во все глаза смотрел на сеньора, и сердце то замирало от жалости, то колотилось, как сумасшедшее.

Нужно, наверное, что-то сказать. Или, напротив, лучше помалкивать…

Де Лара, впрочем, не обращал на своего эскудеро ни малейшего внимания. Прошелся по опочивальне — от кровати к окну, от окна к полыхающей углями жаровне. Потом замер посреди комнаты, резким движением встрепал волосы и, сцепив руки в замок, прижал их к подбородку.

До этого дня рядом с сеньором Хасинто чувствовал себя наивным, неопытным, неразумным. Положа руку на сердце, он и впрямь иногда говорил или делал глупости. Де Лара же казался мудрым наставником, который никогда не ошибается и всегда знает, что правильно, а что нет. Теперь выходило наоборот: Хасинто смотрел на происходящее ясным взглядом, а дон Иньиго заблуждался. Но разве кто осмелится сказать ему об этом? Точно не Хасинто! Лишать господина надежды, пусть ложной, слишком тяжело. Жестоко. Да и все равно он не прислушается. Наверняка близкие вассалы и Гонсало уже пытались открыть ему глаза. По-другому быть не могло. Видимо, де Лара просто не внял их словам. Доводы юноши-оруженосца для него тем ничего не будут значить. Эх, был бы жив отец! Ему бы сеньор поверил…