Виктор Иутин - Кровавый скипетр

Иоанн вошел последним, все поднялись со своих мест, поклонились ему. Он поклонился в ответ и сел на трон. Именно Вассиану было поручено зачитать обвинения, приписываемые опальным.

– «Ради спасения души своей Государь наш великий и Царь всея Руси Иоанн Васильевич приблизил к себе протопопа Сильвестра, что он по своему сану и разуму будет ему поспешником во благе; но сей лукавый лицемер, обольстив государя нашего сладкоречием, думал единственно о мирской власти и сдружился с Адашевым, чтобы управлять Царством без Царя, ими презираемого…»

Долго читал Вассиан их преступления, молча слушали его присутствующие. Тайком бояре поглядывали то на царя, то на митрополита. Макарий сидел, глаза его ничего не выражали, царь же, напротив, словно наслаждался каждым словом, сказанным против его бывших ближайших советников.

– «Они снова вселили дух своевольства в бояр; раздали единомышленникам города и волости; сажали, кого хотели, в Думу; заняли все места своими угодниками. Государю же нашему велят быть выше естества человеческого, запрещают ездить по святым обителям, не дозволяют карать немцев… К сим беззакониям присоединяется измена: когда страдал государь в тяжкой болезни, они, забыв верность и клятву, в упоении самовластия хотели, мимо сына его, взять себе иного царя, и не тронутые, не исправленные государевым великодушием, в жестокости сердец своих, чем платили ему за оное? Новыми оскорблениями: ненавидели, злословили царицу Анастасию и во всем доброхотствовали князю Владимиру Старицкому…»

Когда наконец закончил Вассиан зачитывать многочисленные обвинения, недовольно загудели присутствующие, зашептались, заспорили. Епископы, ненавидевшие Сильвестра, громко требовали анафемы для него. Молчали лишь царь и митрополит.

– Смерти изменникам!

– Казни их, еретиков!

Шум утих, как только Иоанн поднял руку.

– Хочу услышать, что святейший Макарий скажет, – ласково сказал он. Митрополит взглянул на него бесстрашно и проговорил твердо:

– Государь! Выслушали мы все обвинения против Сильвестра и Адашева, внимали каждому слову. Но как можно приговорить их, коли мы не вызвали и не выслушали их, а недостойно бросаем обвинения им в спины?

Снова раздался недовольный ропот, но Макарий продолжал:

– Пусть для истины, с коей мы когда-либо предстанем перед Господом, прибудут обвиняемые в столицу и выслушают все сами! А потом дай им слово держать в свою защиту. Так будет законно! Ибо не будет крепкой державы, коли законы твои и Господни попираются грешно!

Вассиан сверкнул глазами и в ожидании уставился на государя. Иоанн, опустив голову, вцепился пальцами в подлокотники трона, исподлобья глядел на митрополита.

– Нельзя этих нечестивцев пускать в Москву! – воскликнул, вскочив со своего места, Яковлев и взглянул на Захарьиных, ожидая увидеть их одобрительные взгляды.

– Они, осуждаемые нашим государем, милостивым и велемудрым, не смогут представить никакого законного оправдания! Слышали мы об их чарах, коими сгубили святую и добрейшую государыню нашу! Коли явятся снова сюда, то погубят нас всех!

– Их присутствие и козни опасны, а спокойствие государя и отечества требует немедленного решения в сем важном деле! – сказали епископы, жаждая покончить с Сильвестром, когда он и так уже был бессилен…

Государь утомился и ждал развязки. Единогласно судьи признали Адашева и Сильвестра виновными в предписанных им злодеяниях. И уже в тот же вечер были разосланы приказы, касающиеся их дальнейшей судьбы…

Над водами Белого моря висел густой туман. Сильвестр, укутавшись в шерстяной армяк, стоял на берегу, о который тихо и равномерно плескались волны, смотрел, как два стрельца, сопровождавшие его в указанное место заключения, отвязывают лодку. Он продрог, казалось, до самых костей. Неимоверная слабость была во всем теле.

– Полезай! – скомандовал один стрелец, когда все было готово, и помог старцу залезть в лодку. Лодка доставила до небольшого парусного струга, пришвартованного на глубоководье. Стрельцы ни на шаг не отступали от старца. С шелестом развернулся парус, судно тронулось. Берег скрылся в тумане, и, казалось, весь мир вокруг исчез.

Но вот из тумана, как по волшебству, появился трехглавый собор Соловецкого монастыря, слепо возвышающийся в белой пелене, словно тень. Сильвестр глядел на то, как собор, стоявший на холме острова, все рос и рос, будто безмолвно приветствуя своих гостей, а вернее, самого главного гостя – того, кому суждено будет окончить здесь свою жизнь.

Со струга вновь пересели в лодку. Весла мягко рассекали воду. Один стрелец греб, шумно сопя, другой сидел за спиной Сильвестра, уложив на колени пищаль. На мелководье один стрелец спрыгнул в воду и потянул лодку к берегу. С гулким и громким скрежетом она причалила, и Сильвестр, кряхтя, тяжело выбрался из лодки. Пронизывающий ветер ударил в грудь, и старец разразился мокротным кашлем. Было промозгло и сыро.

– Поди, кликни там кого-нить, – сказал один стрелец другому, нахлобучив на лоб шапку. Вскоре уже пожилой инок с приветливой улыбкой встретил гостей:

– Игумен велел проводить в трапезную и накормить вас. Пойдем, провожу…

– А где же сам настоятель Филипп? – хрипло попросил Сильвестр и, снова разразившись кашлем, теплее закутался в армяк.

– Игумен на строительстве, – любезно отвечал инок. – Собор новый строим по государеву приказу… Не собор – настоящая крепость! Стены чуть скошены под углом – то, чтобы ядра отскакивали…

– Его что, в осаду брать будут? – с усмешкой спросил один стрелец.

– На все воля Божья, – отозвался инок…

Игумен сам пришел в келью к Сильвестру, и они вмиг узнали друг друга. Они виделись однажды, но даже столь короткое знакомство сделало их друзьями – Филипп в 1551 году, как игумен Соловецкого монастыря, присутствовал на Стоглавом соборе. «Рано же ты постарел», – подумалось старцу, когда увидел он худое, смиренное лицо настоятеля, загорелое, уже иссеченное ранними морщинами; борода, почти вся седая, стала длиннее. Филипп же не ведал, кого именно везут к нему и, узнав царского советника, остолбенел. Старец, заметив смятение в лице игумена, усмехнулся краем губ:

– Не ждал меня…

– Скорее, не тебя ожидал увидеть, – ответил Филипп и оглядел стол, на котором Сильвестр уже разложил какие-то свитки и изучал их, близоруко поднося бумаги к глазам.

– Задумал я написать житие святой Ольги, – пояснил Сильвестр, – поистине ведь была великой владычицей… Поистине была великой святой. Не менее великой, кстати, чем ее внук Владимир Креститель…

Филипп, слушая это, садился за стол и, не задавая лишних вопросов, все пытался разгадать, какая великая перемена случилась, что государь отправил верного советника своего в дальний монастырь?