Екатерина Глаголева - Путь Долгоруковых

– Что это тут у вас, вроде конжурация? – нахмурившись, спросил Василий Владимирович.

– Император болен, и худа надежда, чтоб жив остался, – ответил ему Алексей Григорьевич. – Надобно выбирать наследника.

И показал пальцем вверх, в потолок. Фельдмаршал не понял, и тогда Иван Григорьевич ему растолковал: ежели государь от оспы скончается, надобно учинить, чтобы после него наследницей быть его невесте Екатерине Алексеевне.

– Этому статься не можно, она же за ним замужем не была! – возмутился Василий Владимирович.

– Хоть не венчалась, а обручалась, – возразил Алексей Григорьевич.

– Венчание одно, а обручение иное, – настаивал фельдмаршал. – Кто захочет обрученной невесте подданным быть? Да я сам и прочие нашей фамилии – никто в подданстве у ней быть не захочет.

Михаил Владимирович кивнул в подтверждение его слов.

– Как не статься! – вскочил на ноги Сергей Григорьевич. – Ты в Преображенском полку подполковник, князь Иван – майор; в Семеновском о том спорить некому, а ежели граф Гаврила Головкин и князь Дмитрий Голицын заспорят – будем их бить.

Василий Владимирович аж ногой топнул от гнева и кулаком взмахнул:

– Что вы, ребячье, врете! Как тому можно сделаться?

– А покойная Екатерина Алексевна? Кто ее на престол возвел? Верные люди да гвардия.

– Ее государь император при животе своем короновал! – рубанул рукой воздух Василий Владимирович. – Что я своему полку объявлю? Не токмо бранить будут, но и убьют. Неужто вам сделать то, чего Бог не сделал? Сами пропадете и нас погубите.

Оба Владимировича развернулись и ушли, хлопнув дверью, а Григорьевичи переглянулись между собой.

– Как бы они скандалу не учинили, – опасливо произнес Василий Лукич. – Сукцессору-то и впрямь лучше быть царского рода.

– Поздно уже на попятный двор идти, – отрезал Алексей Григорьевич. – В Сенате предъявим царскую духовную за подписью государевой – и нечем крыть.

– А как государь-то не подпишет?

– Ванька подпишет. За Екатерину Алексевну на ее тестаменте, Бассевичем составленном, Елизаветка расписалась, а уж Ванька давно наловчился подпись государеву ставить – точно его рукой, не отличишь…

Иван наклонил голову, отец Илья накрыл ее епитрахилью. Не сразу, но вымолвил: «Бог простит». Иван перекрестился, поцеловал крест и Евангелие, подошел под благословение.

Зацелованная торопливым летним солнцем, вытащила природа из сундуков все свои наряды, похвалиться ему своей красой. Думала удержать, а оно укатилось, и облака его след заволокли. А там и ветры-озорники налетели, стали крутить подол, истрепали, сорвали одежу себе на потеху. Еще только сентябрь, а ей нечем прикрыть свою наготу. Остается лишь вспоминать о жарких летних объятиях и точить злые осенние слезы, пока не придет постылая зима укутать холодным снежным тулупом.

Зато в Березове событие: причалило к пристани судно невиданное, и все сбежались смотреть. Двухмачтовая дубель-шлюпка именем «Тобол», длиной в тридцать аршин, в двадцать четыре весла, по бортам – шесть двухфунтовых фальконетов. Команда ее все лето провела в плавании, составляя описание берегов Оби, а теперь пришла на зимовку. Свежие люди, свежие вести; командир – молодой лейтенант Дмитрий Овцын – желанный гость в каждом доме.

С Иваном Долгоруковым они были одних лет и вскоре сделались неразлейвода, часто друг к другу захаживали. Рассказывать Овцын мастер, заслушаешься, да и много уже к своим двадцати шести годам успел повидать: учеником Морской академии, семнадцати лет от роду, ходил штурманом на корабле в Испанию и Португалию, потом служил в Кронштадте адъютантом у адмирала Томаса Гордона, а ныне получил под свою команду отряд из второй Камчатской экспедиции капитан-командора Витуса Беринга: первым делом разведать путь от устья Оби до устья Енисея, а впереди – Америка и таинственная Япония! Алексей ловит каждое его слово и завидует: ему уже девятнадцать, тоже мог бы моря бороздить, новые земли открывать, а что он в своей жизни видел? Четыре года за забором сидит! Николай разговорам предпочитает дело: закрылся в своей каморке, изучает, разложив на сундуке, «карту России и Великой Татарии», составленную «швецким арестантом обер-офицером Иваном Филипповым Таббертом» и изданную уже в Стокгольме. Шведским пленным, сражавшимся против России с оружием в руках, разрешали в экспедиции ездить, а ему нельзя в службу вступить! Александр сидит с мрачным видом: ему не по душе, что Наталья заглядывает гостю в глаза, засыпает вопросами. А Наталья, конечно же, все о своем толкует:

– Женаты вы, Дмитрий Леонтьевич?

– Женат, – улыбается он. – Жена, Ульяна Даниловна, у моих родителей в Чегловке живет, в Костромской губернии. Самому мне редко удается заехать в родимую глушь, служба не пускает. Все по морям да рекам, а там перед домом пруд копаный, неподалеку две речки – Поклевка и Черничка, до Волги – и то нескоро доберешься.

– Что же, и дети есть?

– Сынок, два годочка только сравнялось. Да я и видел его лишь раз, когда он только-только на свет народился. Пока домой ворочусь, уж и женить его будет пора.

– И как назвали сыночка?

– Михаилом.

– Ой! – всплеснула руками Наташа. – Нашему Мишеньке тезка! Только наш одним годом постарше будет.

Екатерине досадны эти разговоры, точно гость их – не офицер, бывавший в европейских столицах, а какой-нибудь захудалый помещик, завернувший к соседу на огонек. Она просит Овцына рассказать еще что-нибудь про Лиссабон и слушает, полуприкрыв глаза пушистыми ресницами, но при этом исподволь его разглядывает. Дмитрий – ровесник Юрия, и эта мысль приходит ей на ум помимо воли. Он из древнего рода, среди его предков были Рюриковичи, но небогат, в офицеры вышел из рядовых. Лицо широкое, заостренное книзу, мягкие волосы разделены на прямой пробор, глаза большие под изящными дугами бровей, крупный нос, а под ним – небольшой, точно девичий рот. Смотрит прямо и смело и так же говорит, воодушевляясь от своих слов. Для такого честь, любовь – не пустые звуки…

По крыльцу затопотали сапоги, в сенях что-то загремело, и на пороге появились еще гости – тобольский подьячий Осип Тишин, гарнизонный офицер Муравьев и уже нетвердо переставлявший ноги дьякон Федор Кокулин. Тишин принес с собой зеленый осьмериковый штоф отъемного вина и торжествующе водрузил его на стол. Иван достал из поставца такой же. Наталья, поздоровавшись с гостями, увела Мишутку в горницу золовок; Екатерина тоже поднялась и ушла за ней, успев перехватить взгляд, устремленный ей вслед Овцыным; Алексей бочком выскользнул за дверь: уж лучше с Николаем карты рассматривать.