Мэгги О'Фаррелл - Хамнет

Джон направился прямиком в «Хьюлэндс». Даже не заглянул в палатку, чтобы подстегнуть Элизу, поругать дочь, высказать критические замечания и проверить запасы товара. Не задержался даже, встретив на Ротер-стрит знакомого члена гильдии, чтобы перекинуться парой слов. Он шел по дороге в Шоттери так стремительно, словно опасался, что невеста может разродиться с минуты на минуту, сведя к нулю его преимущества.

Он с удовольствием отметил, что, несмотря на солидные годы, его походка бодра и энергична. Он предвкушал выгодную сделку, и столь приятное ожидание будоражило его кровь, как доброе вино. Джон отлично распознавал такие моменты, когда сделку надо заключать без промедления, иначе обстоятельства изменятся и преимущества ускользнут от него. А пока преимущества у него в руках, да-да, именно у него. Невеста сидит в его доме; а у него есть жених, которому по молодости лет понадобится особая лицензия на брак, подписанное родителями разрешение. Вопрос старых долгов между ними пока остается, однако его перевесит неотложность решения пикантного состояния невесты. В столь интересном положении им нужно срочно выдать ее замуж, а без его, Джона, согласия свадьбы быть не может. Идеальная позиция. У него на руках все козыри. Приближаясь к фермерским угодьям, он пребывал в таком благодушном расположении духа, что уже громко насвистывал плясовой мотивчик времен его молодости.

Джон нашел брата Агнес на дальнем пастбище; пришлось даже немного помесить грязь, чтобы добраться до этого парня, он стоял, опираясь на посох, в спокойном ожидании.

Овцы обходили вокруг, поглядывая на горожанина своими выпуклыми глазами, и шарахались в сторону, словно принимая его за большого и страшного хищника. «Будущие перчатки, — бурчал он себе под нос, сдерживаясь от улыбки, — откуда ж вам знать, что всех вас ждет судьба перчаток. Если мое дельце выгорит, то еще до конца года вы будете красоваться на руках йоркширских дворян». Несмотря на грязь под ногами, ему с трудом удавалось скрывать ликование.

Его городские туфли с хрустом давили затвердевшие хребты земляных борозд и белые облачка ледяных корок на лужах. Наконец он приблизился к брату Агнес. Джон протянул ему руку. Тот скользнул по ней задумчивым взглядом. Только глаза этого здоровенного парня с зачесанными назад и повязанными лентой черными волосами выдавали явное родство с сестрой. Как и его отец, он носил теплый плащ из овчины и опирался на толстый посох с загнутым верхним концом. Второй, более молодой, светловолосый парень — также с посохом — маячил на заднем плане, подозрительно поглядывая в их сторону, и Джон вдруг испытал легкий страх. Что, если эти парни, эти братья, эти родственники набросятся на него, решив отомстить за его никчемного сына, лишившего девственности их сестру? Что, если он неправильно оценил положение и у него на самом деле нет никаких преимуществ, неужели он совершил большую ошибку, притащившись сюда? На мгновенье Джон представил, что здесь, на этом подмороженном пастбище в Шоттери, его ждет сама смерть. Представил, как валяется здесь его труп с пробитой пастушьим посохом головой и как от его растекшихся по мерзлой земле мозгов поднимается пар. Его Мэри останется вдовой, а младшие дети, малыши Эдмунд и Ричард вырастут без отца. А все по вине его беспутного сына.

Перехватив увесистый посох другой рукой, фермер выразительно сплюнул на землю и с недюжинной силой сжал пальцы Джона. Помимо воли у Джона вырвался визгливый, почти женский вскрик.

— Ну, в общем, — басовито усмехнувшись, сказал Джон, по возможности понизив голос, — я полагаю, Бартоломью, что нам надо обсудить важное дело.

Пристально взглянув на него, Бартоломью кивнул и устремил взгляд куда-то вдаль, за спину Джона.

— Да, надо, — согласился он и добавил: — Вон к нам идет Джоан. Ручаюсь, она за словом в карман не полезет.

Держа на руках малыша, Джоан быстро шла к пастбищу в сопровождении дочерей.

— Эй, вы, — крикнула она Джону, словно он служил у нее на посылках, — у меня есть к вам разговор.

Он с дружелюбным видом махнул ей рукой и, с улыбкой склонив голову, взглянул на Бартоломью. Он кивнул ему, изобразив на лице того рода снисходительное, доступное только мужчинами понимание: «Ох уж эти женщины! — подразумевало оно. — Во все-то им нужно вмешиваться. И нам, мужчинам, приходится потакать им».

Бартоломью внимательно посмотрел на него, его искристые, как у сестры, глаза хранили, однако, холодное, невозмутимое выражение. Потом, опустив взгляд, он легким жестом велел своему брату пойти и открыть ворота для Джоан, заодно свистнув собакам, чтобы они следовали за ним.

Бартоломью, Джоан и Джон долго простояли на пастбище. Остальные дети, скрытые оградой, незаметно следили за ними. Немного помолчав, дети принялись спрашивать друг друга: «Неужели все уже решено, все улажено, раз Агнес ушла к ним домой? Неужели она выйдет замуж и никогда не вернется?» Малышу надоела эта странная игра за стеной, и он начал ныть и вырываться, требуя, чтобы его опустили на землю. Сестры не сводили глаз с трех фигур, стоявших среди отары овец. Слегка повозившись, собаки, зевая, положили головы на лапы, но то и дело поднимали их, поглядывая на Томаса в ожидании его дальнейших команд.

Дети видели, как их брат покачал головой и отвернулся, словно завершая разговор. Перчаточник, видимо, просил о чем-то, протягивая сначала одну руку, а потом и обе. Похоже, он что-то подсчитывал, загибая пальцы на правой руке. Джоан говорила долго и возмущенно, размахивая руками, то показывала в сторону их дома, то нервно одергивала свой фартук. Бартоломью долго и упорно смотрел на овец, потом коснулся спины одной из них и, обернувшись, взглянул на перчаточника, словно соглашаясь с ним в чем-то. Энергично кивнув, перчаточник разразился длинной речью и в заключение улыбнулся с торжествующим видом. Бартоломью начал постукивать посохом по своему башмаку, верный признак его недовольства. Перчаточник шагнул к нему; Джоан осталась на месте. Перчаточник положил руку на плечо Бартоломью, и фермер не возражал.

Потом они обменялись рукопожатиями. Сначала перчаточник пожал руку Джоан, а потом Бартоломью. Одна из сестер охнула. Сыновья облегченно вздохнули.

— Сговорились, — прошептала Кэтрин.

Хамнет начал просыпаться, тюфяк под ним зашуршал. Мальчика что-то разбудило — какой-то шум, стук или крик, — он не знал, что именно. По длинным теням в комнате он понял, что наступил вечер. «Что я делал здесь, почему спал на этом тюфяке?»

Покрутив головой, он все вспомнил. Рядом с ним, повернув голову в сторону, лежала его сестра. Спокойное лицо Джудит покрылось восковой бледностью, от пота оно поблескивало, как стекло. Грудь девочки поднималась и опускалась то часто, то замедленно.