Сергей Коняшин - Последний рубеж

Из коридора донеслись возбуждённые крики и торопливые шаги. Мэри схватил стоявшую в углу швабру и крепко запер ею дверь. Через несколько секунд в неё мощно толкнулись и яростно застучали.

– Кто стрелял? Что происходит?! Откройте! Быстро! – бешено заорали снаружи разгорячённые голоса.

Эндель стал судорожно стаскивать с задушенного гестаповца форму, стараясь не обращать внимания на оглушительные удары, от которых сыпалась штукатурка и трещали старые деревянные панели. Прежде чем персоналу госпиталя удалось высадить дверь и ворваться внутрь туалета, Мэри успел сгрести в охапку снятую одежду и обувь, подобрать портфель Ральфа с картой и молниеносно выпрыгнуть в окно.

Он упал на покатую крышу металлического гаража, скатился с неё в высокие кусты, растущие вдоль задней стены здания, и скрываемый ими заполз в заброшенный незапертый подвал. Там Эндель сорвал с себя госпитальную пижаму, быстро надел гестаповскую форму, которая оказалась ему немного велика, и спрятал за пазуху вытащенную из потрёпанного портфеля новенькую, аккуратно и подробно начерченную военную карту. Затем он оторвал от внутренней полы́ пижамной рубашки пришитое к ней письмо Андрея Полине, которое ни на минуту не рисковал оставлять без присмотра, и, сунув его в карман, вышел на улицу.

Беспокойно озираясь по сторонам, Мэри быстро зашагал через внутренний дворик госпиталя. На краю мусорной ямы он остановился и ещё раз с горечью в сердце посмотрел на застреленных детей. «Как же прав был Холостяков! – подумал Эндель. – Действительно, схватить бы сейчас автомат и крошить без разбора всех этих ублюдков, пока…»

– Это я их замочил… – проскрипел за его спиной хриплый прокуренный голос.

Мэри обернулся и увидел перед собой того самого солдата, который полчаса назад вошёл в этот дворик, потрясывая пистолетом. Из его рта по-прежнему торчала широкая длинная самокрутка, свёрнутая из немецкой газеты. На ней ещё прочитывались мелкие жирные буквы: «8 сентября 1942 года Новороссийск пал…».

– Издалека стрелял и прямо в яблочко! – похвастался фашист, глубоко затягиваясь. Быстро скользнувшие по самокрутке раскалённые угольки жадно сглотнули слова «Новороссийск пал…».

С дурацким смешком, вытаращив ничего не выражающие глаза с красными прожилками на белках, он распустил по ветру шлейф дыма, и Эндель ясно почувствовал в нём приторно-терпкий запах марихуаны.

– А вы, наверное, от Брунса? – осторожно поинтересовался немец.

Мэри воровато осмотрелся в грязном, заваленном нечистотами дворике. Было очевидно, что без лишней надобности в это гадкое место никто не забредает. Поэтому утвердительно ответить на вопрос фрица показалось ему единственным способом объяснить своё нахождение здесь, чтобы не вызывать лишних подозрений – вдвойне ненужных в его и так осложнившемся положении.

– Ну конечно! – ответил Эндель. – От кого же ещё?

– Тогда как и договаривались… – полушёпотом проговорил немец, протягивая ему бумажный пакет, который он достал из-за спины.

– Спасибо… – произнёс Мэри и, торопливо пихнув пакет под мышку, быстро зашагал прочь в расчёте скорее избавиться от случайного, очень некстати подвернувшегося собеседника.

– Господин офицер! – окликнул его солдат.

– Что-то ещё? – как можно мягче и медленнее спросил Эндель, лениво оборачиваясь и натужно улыбаясь, чтобы скрыть волнение и спешку.

– Ну да… – растерянно посмотрел на него солдат. – Десять марок. Вы же не заплатили.

Мэри постоял несколько секунд, внимательно разглядывая немца, как будто что-то вспоминая, и затем, пытаясь выиграть время на размышления, стал медленно разворачивать пакет. Оказалось, что он доверху набит сухой мелко рубленной травой буро-зелёного цвета. Поняв, что перед ним обычный наркоторговец, который не представляет серьёзной опасности, Эндель швырнул пакет с анашой обратно ему в руки и сказал:

– На самом деле я не знаю никакого Брунса. И мне это не нужно.

Не дожидаясь, пока опешивший немец ещё что-нибудь спросит, он резко развернулся и вышел из подворотни на оживлённую улицу. Фасады домов были сплошь побиты пулями и осколками. От высоких деревьев остались лишь обугленные и расколотые пеньки. Дорога и тротуары были завалены раскрошенными кирпичами и битыми стёклами. Мимо него, тяжело грохоча, проползли несколько грузовиков со снарядами, часто уставленные вдоль бортов длинными ветками для маскировки. Навстречу ему проехали три легковые машины, буксировавшие на прицепах лёгкие гаубицы. Солдаты в длинном строю, неожиданно вышедшие из-за угла старинного здания, обложенного до второго этажа дырявыми мешками с песком, при встрече с ним вскинули руки в нацистском приветствии.

Пропустив строй мимо себя, Мэри отошёл в сторону и остановился за деревом в тени руин высокого разрушенного авиабомбой здания. Он сосредоточенно осмотрелся, приглядываясь к подробностям бурлящей вокруг него жизни немецкого гарнизона. Она была совершенно незнакома и чужда ему, а Эндель в форме офицера гестапо привлекал к себе внимание.

«Надо бы быстрее избавиться от этой одежды, – судорожно размышлял он, тут же вспоминая про оставленного во внутреннем дворике госпиталя торговца наркотиками. – Как раз то что нужно! Разве кто-то может быть незаметнее рядовых солдат, которые сотнями бродят по этим улицам?»

Походив несколько минут кругами, Мэри неспешным шагом направился обратно в подворотню. Солдат по-прежнему сидел на пеньке возле помойки, плевал от безделья на землю и время от времени окидывал скучающим взглядом обшарпанные стены. Увидев вернувшегося гестаповца, он заметно напрягся и испуганно уставился на него.

Эндель на ходу подхватил с земли массивный кусок толстой металлической трубы и направился прямо в его сторону. Солдат быстро вскочил с пенька и, трусливо пятясь назад, то жалостно выставляя вперёд руки, то отчаянно прижимая их к груди, дрожащим, срывающимся от испуга голосом залепетал:

– Я вам всё объясню, господин офицер. Это Брунс! Он нас заставляет. Что могу сделать? Я больше не буду. Поверьте мне, пожалуйста! Ни сам курить, ни другим продавать. Никогда!

Заметив, что гестаповец не обращает на его слова ни малейшего внимания, но уже замахивается, солдат развернулся и со всех ног побежал прочь. Мэри швырнул кусок трубы ему в ноги, тот споткнулся и падая ударился головой об угол гаража. Усевшись на земле и стирая с лица дрожащими руками стекающую со лба кровь, он не переставал повторять:

– Это было последний раз, господин офицер. Пожалейте меня! Я выдам вам их всех. Обещаю! Перечислю поименно. Пальцем покажу каждого, кто продаёт, если хотите.

Подобрав с земли кусок трубы, Эндель с размаху ударил фрица в висок зазубренным концом. Солдат рухнул на землю, и из глубокой раны, тяжело пульсируя, поползла ярко-красная струя. Мэри быстро перетащил тело к помойной яме и опустил в неё голову убитого, пока растекающееся с виска багровое пятно не дошло до воротника, и принялся стаскивать с фашиста форму.