Сергей Коняшин - Последний рубеж

– Доброй ночи… – поздоровался Мэри прерывающимся от напряжения голосом и, чувствуя неуместность и несвоевременность своего прихода в этот, очевидно, наполненный глубоким горем дом, растерялся от пустого взгляда женщины, уставленного прямо на него. Однако, понимая, что ничего другого в сложившейся ситуации ждать не приходится, он вошёл в комнату, снял с шеи автомат и положил его на поцарапанный стол, покрытый, как ему показалось, широкими разводами въевшейся крови.

– Извините меня, пожалуйста, за ночное беспокойство… – неуверенно продолжил Эндель. – Это же Станичка? Я ищу живущую здесь Полину Щербакову. Может, вы знаете…

– Зачем она тебе? – неожиданно зашевелилась и резко перебила его женщина, впиваясь в него горячечным блеском широко распахнутых глаз.

– У меня к ней дело, – коротко ответил Мэри, решив, что углубляться в подробности излишне.

Женщина громко застонала. Из её груди вырвались тяжёлые сдавленные рыдания, сквозь которые почти нечленораздельно послышалось:

– Ах, и тебе до неё есть дело, фашистский выродок?!

Прежде чем Эндель успел понять, что происходит, она схватила в одну руку костыль, в другую – непонятно откуда взявшиеся вилы и, судорожно хромая, с неожиданной быстротой бросилась на него. Мэри инстинктивно уклонился от направленных в его лицо вил и отскочил в сторону.

– Ты что творишь, мать?! – заорал он. – Я же свой. По-русски с тобой говорю, не слышишь?

Словно не понимая, женщина схватила положенный на стол автомат и вскинула его к плечу. С размаху швырнув стул, оказавшийся под рукой, Эндель сшиб её на пол. Отрывисто громыхнувший автомат выпал из рук женщины. Шальные пули разбили стёкла и несколько тарелок в шкафу. Мэри бросился вперёд, подхватил автомат с пола и, нацелив его на распластанную около стола женщину, прохрипел:

– Без глупостей, мамаша! Пристрелю к чёрту! Мне просто нужна девушка, которую я ищу, – Полина Щербакова. Знаешь её?

Он полез под китель за ремень, чтобы достать письмо. Воспользовавшись этим, женщина, поднявшись с пола и снова схватив вилы, накинулась на него. Пятясь назад, Эндель отбил автоматом несколько ударов, но, неожиданно споткнувшись обо что-то в темноте, упал на спину.

– Письмо ей от Андрея! – крикнул он, протягивая вперёд вытащенный из-за ремня помятый конверт.

Сверкнувшие в падающем из распахнутого окна лунном свете длинные железные зубья застыли в сантиметре от его горла. Женщина отбросила вилы, упала, выронив из руки костыль, на пол рядом с Мэри и, закрыв лицо ладонями, разрыдалась:

– Знать бы самой, где Полина! Вчера вечером, как Ваню похоронили, сказала, что убьёт их всех, и ночью ушла…

Продолжая горько плакать, женщина рассказала, что произошло накануне. Эндель насуплено слушал, отказываясь верить в то, что опоздал всего на несколько часов.

Мэри вкратце объяснил, кто он, почему оказался в Новороссийске, как ему удалось сбежать из немецкого госпиталя, добыв карту, которую во что бы то ни стало надо доставить командиру, и зачем, наконец, он пришёл в Станичку.

После долгой паузы Эндель отрешённо, но твёрдо сказал:

– Я постараюсь найти вашу дочь. Продолжайте молить бога, чтобы она не успела уйти далеко…

Оставив неподвижно сидевшую на полу женщину, Мэри взял автомат и вышел на улицу в мокрое осеннее утро. Чистый воздух прохладной синью расплывался над светлеющей гладью Цемесской бухты. Ранний туман стекал в неё кипенно-молочными потоками с рваных срезов Маркотхского хребта.

Новороссийск скрывался вдали за перелеском, приютившим Энделя на ночь. Мэри хорошо понимал, какой опасности подвергает себя, возвращаясь в город, но долг дружбы перед Андреем и осознание того, как много эта девушка значит в жизни его друга, не позволяли ему уйти, не попробовав спасти её.

Конечно, можно попытаться сбежать к своим прямо сейчас, но что он ответит Андрею, вернувшись в Геленджик? «Да, я нашёл их дом, дружище, но письмо не передал, потому что Полина ушла мстить немцам за убийство брата, и я, решив, что её всё равно не спасти, сбежал оттуда, спасая собственную шкуру…»

«Нет, чёрт возьми! – Эндель крепко сжал кулаки и вышел на петляющую через перелесок дорогу. – Сделаю что смогу!»

В осветлившемся утренней бирюзой небе погасли последние звёзды, и первые солнечные лучи, робко выглянувшие из-за горизонта, потекли на озябшие деревья. Стихающий ветер отрывал и сонно волочил поперёк дороги опавшие листья, местами вдавленные в раскисшую землю сапогами и мотоциклетными шинами.

«Это плохо… – подумал Мэри. – Похоже, здесь часто проезжают немцы».

Едва он так подумал, за его спиной затарахтел мотор, и зачихали выхлопные газы. Эндель оглянулся и увидел приближавшийся немецкий мотоцикл с коляской. За рулём, занимая почти всё сиденье и грузно покачиваясь на ухабах, сидел полнотелый мотоциклист, который, завидев одиноко бредущего солдата, приветливо помахал ему рукой и с крутым пижонским пируэтом, громко скрипнув тормозами, остановился возле него. Румяный ефрейтор кивнул на свободную коляску и спросил:

– Откуда бредёшь в такую рань, дружище? Подвезти?

Мэри, быстро рассудив, что ситуация подсказывает согласиться, весело ответил, запрыгивая в коляску и падая на холодное кожаное сиденье:

– Конечно! Был бы очень тебе благодарен!

– Курт, – протянув большую ладонь, представился немец.

– Вильгельм, – пожимая его тёплую руку, назвал себя Эндель.

– Только ты извини, далеко подвезти не смогу… – громко сказал Курт, перекрикивая тарахтение мотора. – У нас тут казарма недалеко. Я туда еду.

– Ничего страшного! – ответил Мэри. – До казармы тоже достаточно. Оттуда я сам дойду. Только не гони так быстро… – попросил он, пытаясь выиграть время на размышления о том, что делать дальше. – Недавно спина зажила после ранения, при тряске болит ещё.

Мотоциклист сбавил скорость. Несколько минут ехали молча, потом Курт осторожно поинтересовался:

– Я ведь правильно понимаю, что ты не немец?

Эндель насторожился, как бы невзначай положил ладонь на рукоять автомата и, нащупав пальцем спусковой крючок, вопросительно посмотрел на фашиста.

– И зовут тебя не Вильгельм, правда?

– Как же моё имя, по-твоему? – с трудом сделав глотательное движение, чтобы протолкнуть комок во внезапно пересохшем горле, произнёс Мэри.

– Меня, например, на самом деле зовут не Курт… – вполголоса заговорщически пробурчал немец.

– А как? – с опаской спросил Эндель.

– Райво, – ответил мотоциклист и, чуть помедлив, задал вопрос:

– Ты же тоже эстонец, не так ли?

От нахлынувшего облегчения Мэри расхохотался и размашисто похлопал земляка по плечу.

– Да… Моё настоящее имя Эндель! – сказал он по-эстонски, почти перекрикивая торжествующего Райво.