Сергей Коняшин - Последний рубеж

Переодевшись, Эндель столкнул ногой труп в мусорку, выбросил туда же вещи гестаповца, аккуратно спрятал под кителем, заткнув за ремень, сложенную карту вместе с письмом Андрея, повесил на шею новенький, ещё пахнущий заводским маслом, автомат наркоторговца и вновь вышел на улицу.

Там царило заметное оживление. Центральный вход в здание госпиталя был оцеплен. Несколько сотрудников гестапо проверяли документы у проходивших мимо людей. Мэри, как можно сильнее надвинув на лоб пилотку и стараясь не проявлять спешки, двинулся по заваленной обугленными кирпичами улице прочь от госпиталя.

Прямо перед ним, плотно прижавшись к тротуару и с визгом чавкнув тормозами, остановился недавно покрашенный в яркий светло-песочный цвет «кюбельваген» командира 73-й дивизии Альфреда Шэффера. Оберст проворно выскочил из машины и, раздавая на ходу указания, быстрым шагом двинулся к госпиталю. Попадавшиеся ему на пути бодро вскидывали руки в нацистском приветствии. Занятый своими мыслями, он проходил мимо, не обращая на них никакого внимания, продолжая активно жестикулировать и громко переговариваться с подчинёнными. Было заметно, что Шэффер в высшей степени раздражён и требует от офицеров скорейшего исполнения приказов. Однако, скользнув беглым взглядом по Энделю, вскинувшему перед ним, как и другие, руку с возгласом «Хайль Гитлер!», он остановился, пристально посмотрел на его мятую, грязную, явно не по росту форму и, не произнося ни слова, двинулся к нему. Подчинённые тоже замерли на месте и начали внимательно глядеть в сторону Мэри. Когда Шэфферу оставалось до застывшего Энделя несколько шагов, между ними неожиданно выросла фигура молодого подтянутого лейтенанта. Он коротко козырнул, и, не дожидаясь разрешения, заговорил:

– Русский шпион обнаружил себя полчаса назад в этом госпитале, господин оберст. Информация нашего осведомителя в русском штабе полностью подтвердилась. Им оказался тот, кто выдавал себя за Рудольфа Шнайдера, погибшего чуть больше месяца назад в засаде в горах. В настоящее время ему удалось скрыться, переодевшись в форму убитого им майора гестапо, который должен был его арестовать. Отданы приказы…

– Майора гестапо, говоришь? – требовательно переспросил Шэффер, не сводя взгляда с Мэри.

– Так точно, господин оберст! Он задушил его леской в туалете, забрал одежду и, переодевшись в неё, выпрыгнул в окно.

– Понятно… – озадаченно проговорил Шэффер, явно теряя интерес к странному рядовому. – Прилегающую к госпиталю территорию немедленно оцепить! Обшарить каждый угол и каждый подвал! – крикнул он через плечо адъютанту. – Всех майоров гестапо проверить поимённо! Сейчас же! Выполнять! Спустя час жду подробного доклада! – грозно рявкнул Шэффер и, бросив последний насторожённый взгляд в сторону привлёкшего его внимание рядового, пошёл обратно к машине.

Едва «кюбельваген», выпустив чёрный шлейф выхлопного дыма, скрылся за поворотом, а офицеры принялись раздавать указания солдатам, Эндель, воспользовавшись начавшейся суматохой, незаметно скользнул в ближайший проулок и зашагал прочь от госпиталя. Он не имел представления, как выбираться из города, но было очевидно, что пытаться и дальше выдавать себя за немца бессмысленно. «Надо где-то затаиться до темноты и ночью уходить к своим…» – решил Мэри.

Перетасовывая в голове возможные варианты, он вспомнил, как Андрей рассказывал ему о небольшом густом перелеске, отделяющем Новороссийск от Станички. В нём они часто гуляли с Полиной. Это было самое близкое место, в котором Эндель мог укрыться до наступления вечера. «Кто знает, может, и письмо заодно передам…» – подумал он, уверенно поворачивая в сторону западного пригорода.

Стараясь не выходить на большие улицы, Мэри побрёл узкими грязными переулками и опустевшими дворами, с ужасом изумляясь изощрённому садизму фашистов. Он в растерянности застывал перед разорванными на части трупами, тщетно стараясь понять и не понимая, зачем нацисты использовали настолько зверские приёмы расправы над безоружными людьми – ничем им не угрожавшими ранеными пленными, стариками, женщинами и детьми. Широко распахнутыми глазами он скользил по виселицам с раскачиваемыми на них напористым норд-остом телами. Отовсюду веяло липким запахом смерти…

Эндель проснулся от холода в небольшом густом перелеске между Новороссийском и Станичкой, где спрятался накануне вечером, чтобы переждать поднятую среди немцев суматоху и найти возможность, когда всё уляжется, выбраться на восточный берег Цемесской бухты.

Тёмная черноморская ночь неторопливо клонилась к рассвету. Огромная осенняя луна ледяным шаром скатывалась к неразличимому во мраке горизонту. Её спокойный свет, просачиваясь сквозь промозглый воздух, стекал по стволам и веткам деревьев неживыми озябшими бликами. В неохватном ночном небе чуть заметно шевелились подсвеченные изнутри слабым лунным сиянием низкие серебристые облака. Через их прорехи хрустальным ледяным светом горели звёзды.

Мэри встал на ноги, откашлялся и лениво размялся, разогреваясь и стряхивая с себя налипшие листья. Осторожно ступая по мягкой земле и раздвигая ветки стволом автомата, он вышел из леса. Лунный свет прокладывал по морской глади широкую мерцающую полоску.

Вдали рвано темнели плоскими зубцами крыши невысоких домов.

«Это Станичка… – догадался Эндель. – Там должны быть люди, которые помогут мне. Похоже, судьбе угодно, чтобы письмо Андрея нашло адресата». Усмехнувшись своей и его удачливости, он быстрыми шагами вышел на кривую грунтовую дорогу.

Станичка оказалась пуста и безжизненна. Дворы были завалены мусором и брошенными в суматохе вещами. Перечёркнутые крест-накрест приколоченными досками двери и окна безмолвно свидетельствовали, что большинство жителей оставили свои дома.

Мэри разочарованно плёлся по тёмным улицам, пока наконец не заметил слабый свет в окне отдалённо стоящего дома. Он стал осторожно пробираться к нему во мраке по обочине улицы, опасаясь натолкнуться там на очередной фашистский притон. Однако по мере приближения его опасения развеивались – оттуда не доносилось никаких звуков, и вокруг не было немецких машин.

Эндель тихо отворил хлипкую калитку и вошёл во двор, в середине которого высилась свежая могила с перекошенным крестом. Широкие деревянные ступени вели на крыльцо со сломанными перилами. В сумерках желтел тусклым светом прямоугольник распахнутой двери. Мэри поднялся по скрипнувшим ступеням и, громко постучав в дверной косяк, вошёл в дом.

На полу, отложив в сторону самодельный деревянный костыль, перед несколькими потемневшими от времени иконами, расставленными на сломанной тумбочке, сидела и горячо молилась средних лет женщина. Высокое пламя толстой парафиновой свечи часто вздрагивало от дуновения из-за её прерывистого сбивчивого шёпота. Дочитав молитву, женщина обернулась и посмотрела на Энделя мертвенным взглядом, полным равнодушия и безысходного отчаяния.