Галина Колесник - Твердь. Альтернативный взгляд на историю средних веков

– « Плохи дела!» – Генрих растерянно поскрёб в затылке, – « Да и кресел больше нет! Разве только из вашего кабинета?»

– « Даже не думай!» – барон внимательно оглядывал залу, – « А, что там, за камином? Разве не кресло?»

– « Креслом оно было лет так тридцать тому назад,» – обиделся Генрих, – « Когда на нём ещё ваш папенька сиживали! А теперь это развалюха старая! Не годится!»

– « Много болтаешь!» – барон выволок кресло на середину залы, скинул покрывало и отступил на шаг, – « Годится!»

Этажом ниже, прямо под ними хлопнула дверь, и кто то, ещё пока невидимый, рассыпая по мраморной лестнице звонкую дробь каблучков, поспешил наверх.

Эрвин тревожно прислушиваясь выглянул из гостиной.

А по широкому коридору навстречу ему уже шёл изящный, тоненький, как стебель вереска, чудный рыжеволосый мальчик в крахмальном белье, в чёрном, с затейливой жемчужной вязью камзоле, в кокетливых полусапожках.

Но в его движениях была некая скованность, а в затуманенном взоре и припухших губах угадывались недавние слёзы.

Не глядя на барона, Зигфрид прошмыгнул в гостиную и, расположившись в одном из самых дальних кресел, демонстративно отвернулся от двери.

– « Обижается! Ему легко обижаться!» – с горечью подумал Эрвин, осознавая, – ведь и самого его гложет обида на всех и вся, а более чем, – на «воскресшего» Зонненберга, что явится сюда через каких-нибудь пару минут, и по праву отцовства заберёт своего детёныша, унесёт, увезёт его в дали дальние, и уже больше не согреет сумеречные коридоры замка «рыжее солнышко», и навсегда погаснет огонёк в сердце младшего Хепберна…

Неслышно подошёл Генрих, вывел барона в коридор, и двери за собой прикрыл.

– « Может я нос не в своё дело сую!» – сердито заговорил он, – « Но, ей богу, не стоит этот мальчишка ваших терзаний! Нашёл отца, – ну и скатертью дорога! Невелика потеря! И мой вам совет; плюньте вы на всё это!»

Эрвин судорожно вздохнул, чувствуя, как предательская слеза катится по щеке.

– « Да что же вы, господи!» – растерялся Генрих, – « Придите в себя! Гости уже поднимаются!»

– « Ты пойди, пойди в гостиную…» – прошептал барон, отворачиваясь от Генриха, – « Там Зигфрид…, ты посиди с ним…»

– « Почему бы не посидеть!» – необычайно ласково отозвался Генрих, пятясь к дверям, – « Воля ваша, – посижу!»

Зигфрид бесцельно бродил по зале, но увидев входящего Генриха, снова занял дальнее кресло, и принялся внимательно изучать пол у своих ног.

Генрих сел напротив, с неприязнью разглядывая парня.

– « Ну что, сопля,» – глухо молвил он, наклоняясь к Зигфриду, – « Довёл, таки, барона до слёз!?»

Зигфрид вскинул испуганные глаза, и снова потупился.

– « Сопля, ты и есть, сопля!» – не унимался Генрих, – « Причём, сопля неблагодарная! Уйму лет на тебя барон ухлопал, взрастил как родного; кормил, поил, одевал! Образование, опять же, не бесплатное! Всё в копеечку влетело! А ты!»

– « А что, я!» – изумился Зигфрид, приподнимаясь с кресла.

– « Сидеть!» – рявкнул Генрих, – « Я ещё не закончил!»

Зигфрид охнул и опустился на место.

– « А ты, сопля неразумная, что утворил!?» – распалялся Генрих, – « Ну встретил отца, – замечательно! А спать домой иди! Зонненберг тоже, хорош гусь! Вылепил его господь большим, а на мозги поскупился! Иначе, как объяснить, что взрослый человек, оставляет мальца с собой ночевать под звёздным небом, не подумав, – ведь его, небось, дома ждут! С ума сходят! Да поступи вы вечером оба разумно, не было бы утром в городе этого безобразия! Эх, да что с тобой говорить!» – Генрих с опаской оглянулся на дверь.

– « Будь моя воля,» – заключил он, понизив голос до шёпота, – « Снял бы я с тебя красивую одежонку, да кнутом на конюшне отходил всласть!»

– « Была бы жива моя мать…» – всхлипнул Зигфрид.

– « Твоя мать, царство ей небесное!» – сурово перебил его Генрих, – « Была славная женщина! Ты и ноготка её не стоишь! Лучше бы я её тогда одну в замок привёз, а тебя под кусточком оставил, – за ненадобностью!» – змеино добавил он, поднимаясь с кресел.

– «Да как вы смеете!» – вспыхнул Зигфрид, сжимая кулачки.

– «А ты пожалуйся!» – усмехнулся Генрих, направляясь к дверям гостиной, – «Отцу! Ведь он у тебя теперь есть!»

…………………………………………………………………………………………

Снизу неторопливо поднимались приехавшие. Опередив всех, подбежали к барону Христина с Лютером.

– «Мы с вами! И мы за вас!» – пожимая Эрвину руку, улыбнулся племянник Магистратуса.

– «В обиду не дадим!» – подхватила слова мужа Христина, с вызовом поглядывая на проходившего мимо них Зонненберга.

Пауль, пряча улыбку, отвернулся от девушки, и, пригнувшись, вошёл в гостиную.

– «Что я вижу!» – с горечью пробормотал отец Иоганн, останавливаясь возле барона и косясь на заметно округлившийся живот Христины, – «Дочь моя! Как можно до венчания греховное дело творить!?»

Христина вспыхнула и поправила накидку.

– «Мы венчаны!» – воскликнул Лютер, устремляя на барона молящий взгляд.

– «Они венчаны!» – подтвердил Эрвин, целуя протянутую руку священника, – «В аббатстве Святой Розамунды, по всем канонам…»

– «Окольными путями в Дом Господа не войти!» – сурово перебил его отец Иоганн, – «Верно и мать аббатиса в болезни пребывает, и гниль подтачивает стены её монастыря, – ибо нет в нём праведников!»

– «Мать аббатиса в полном здравие!» – изумился Эрвин, поднимая голову, – «И обитель её процветает!»

– «Бесовская позолота непрочна и тлетворна!» – хмуро отозвался священник, – «Ведь она ослепляет не глаза, а душу!»

– «О чём спор!?» – весело осведомился Магистратус, возникая, как ниоткуда. Отец Иоганн вздрогнул и обернулся. Великая Печаль затуманила взор священника, – но глядел он не на главу города, а на последнюю троицу, что поднималась с лестницы.

Альберт с Говардом несли каждый по большому тяжёлому кувшину, а семенящая позади них Мадлена, – поднос с чашками.

– «Вот и хмельное питиё на подходе!» – болезненно вскричал отец Иоганн, простирая обличающую длань в сторону идущих, – «О чём тут ещё говорить!?»

– «Да бог с вами!» – оторопел Эрвин, – «Это всего лишь виноградный сок!»

– «Бог всегда со мной!» – обиделся священник, и, сжимая в кулаке нательный крест, прошествовал в залу.

Эрвин притворил двери гостиной и сел между Говардом и Альбертом. Отец Иоганн с Магистратусом расположились напротив, и уже вполголоса обсуждали ход предстоящей беседы; причём глава города приводил какие-то доводы и убедительно кивал, а священник мрачнел и не соглашался.

Зонненберг, с интересом разглядывая единственное, никем не занятое, ста ринное кресло, всё ходил подле него кругами, не решаясь сесть, боязливо касаясь пальцами потемневшей позолоты, переминался с ноги на ногу и вздыхал.