Галина Колесник - Твердь. Альтернативный взгляд на историю средних веков

– «Да что вы кружите, как муха!» – не утерпел Генрих, враждебно поглядывая на Зонненберга из-под насупленных бровей, – «Сядьте уже, наконец!»

– «Белены объелся, старый дурень!?» – Мадлена дёрнула мужа за ухо, – «Или не с той ноги встал!?»

– «Не твоего ума дело!» – огрызнулся Генрих, отодвигаясь вместе с креслом к Альберту, – «Встал! Не встал! Да я, может, и вообще не ложился!»

– «Прекращаем все разговоры!» – отец Иоганн стукнул кулачком по обивке кресла, – «И я с этой минуты требую в зале особой тишины, чтобы даже было слышно, как муха пролетит!»

– «Беда, ежели та муха летать вознамерится!» – фыркнул Генрих, подмигивая Альберту.

– «И бойся её пугать, особенно после обеда!» – тут же отозвался Альберт, насмешливо поглядывая на Зонненберга, – «Ведь от такого количества дерьма нелегко будет отмыться!»

По залу прокатился смешок.

– «А, позвольте узнать, кому там ещё весело!?» – сердито осведомился отец Иоганн, привставая с кресел, – «Я попросил тишины!»

Поднялся Магистратус, покряхтел, покашлял, и приступил.

– «Итак», – негромко молвил он, устремляя подслеповатый взгляд в пространство, – «Рано утром, сего числа, июля месяца, в нашем городе произошёл пренеприятнейший инцидент! Господин барон, Эрвин фон Хепберн, угрожал оружием, а именно, саблей, начальнику особого отдела охраны Паулю Зонненбергу!»

– «Вы опять за своё!» – вспылил священник, подскакивая в кресле, – «Господин барон намеривался убить Зонненберга! Вы неверно трактуете ситуацию! Угрожал, с целью убить! Вот так!»

– «Не перегибайте палку, святой вы наш!» – с откровенной злобой выкрикнул Эрвин, – «Я за честь Зигфрида вступился! Но убивать Зонненберга у меня и в мыслях не было! Напугать наглеца, – да! Напугать, – а не лишать жизни!»

– «Ну и как? Напугали!?» – язвительно отозвался Зонненберг, развалясь в кресле.

– «Господина барона следует наказать! Наказать!» – шипел в самое ухо Бальку неумолимый отец Иоганн, – «По всей строгости! Чтобы другим неповадно было!»

– «Ах, оставьте меня, отче!» – разом скидывая руку священника со своего плеча, в сердцах воскликнул Магистратус, – «Не собираюсь я господина барона наказывать! Нет, – и точка!»

– « А вы, как потерпевшая сторона,» – не унимался отец Иоганн, устремляя горящий взор на Пауля, – «Неужели и вы не будете предъявлять обвинение!?»

– «Не буду!» – благостно улыбнулся священнику Зонненберг, и, оборачиваясь к Зигфриду, хмыкнул, – «Кого это он называет пострадавшей стороной? Счастливого отца!?»

– «Бог вам судья!» – с обидой пробормотал отец Иоганн, опускаясь в кресло, – «А я умываю руки!»

– «Вот и чудненько!» – молвил глава города, поворачиваясь к священнику спиной.

– «А сейчас, мой друг, господин барон!» – Магистратус сделал приглашающий жест Эрвину, – «Освежит, так сказать, нашу с вами память, поведает о событиях, произошедших в стенах этого замка двадцать три года назад!»

– «А стоит, ли ворошить прошлое?» – нахмурился барон.

– «Обязательно! Всенепременно!» – воскликнул Бальк, – «Я уже представляю нетерпение Зонненберга, жаждущего услышать из ваших уст всё до мельчайших подробностей!»

– «Господин Магистратус!» – с досадой отозвался Пауль, – «Ничего такого от господина барона не требуется! Зигфрид уже посвятил меня в эту историю!»

– «Нет! Нет!» – ласково остановил его Бальк, – «Вы, что-то путаете, мой дорогой! Зигфрид никак не мог знать событий двадцатитрёхлетней давности, так как пребывал тогда», – Магистратус сладко улыбнулся, – « В новорожденном состояние!»

– «Значит, Марта рассказала всё сыну!» – не унимался Зонненберг.

– «Ни в коем разе!» – вскричал Магистратус, – «Мальчику едва ли исполнилось пять, когда её не стало!»

– «А не проще будет у самого мальчика спросить?» – буркнул недовольный Генрих.

– «Ну, давай, сынок!» – склоняясь над оробевшим Зигфридом, пророкотал Пауль, – «Поведай без утайки, чью добрую душу мне благодарить!?»

– «Не молчи!» – топнул ножкой Магистратус, – «Всё равно дознаемся!»

– «На дыбу его! В испанский сапожок! И четвертовать!» – весело скалясь, посоветовал Альберт.

– «Кнутом! Да на конюшне!» – сурово пробасил Генрих.

– «Ах, оставьте дитя в покое!» – выскочила на середину залы Мадлена, – «Меня казните! Я виновата!» – и залилась слезами.

– «Мадлена!» – ахнул барон, – «Да когда же ты успела!?»

– «Месяц назад! В тот день ещё наши мальчики вернулись!» – всхлипывала кухарка, утирая мокрое лицо краем передника, – «А мы с Зигфридом на кухне допоздна засиделись, прошлое вспоминали…» – Мадлена перевела дух, – «Вот я и разоткровенничалась! Всё, о чём мне Марта поведала тогда, я ему, сыночку её, пересказала!»

– «Замечательно…» – не глядя на кухарку, молвил барон.

Мадлена всхлипнула последний раз и угомонилась.

Магистратус нащупал позади себя кресло, сел, окинул присутствующих загадочным взглядом, – «Третий вопрос! Вопрос об установление отцовства!» – Бальк грузно повернулся к священнику, недоумевая, почему тот медлит?

Волнительные события последних часов вконец уходили отца Иоганна, и он чуть было не проспал ответственный момент!

– «Да, вы, что, отче?!» – возмутился Магистратус, встряхивая священника за плечо, – «Взбодритесь! Не подводите меня!»

– «А?! Что?!» – испуганно вскинулся отец Иоганн.

– «Вам слово!» – напомнил Бальк, выразительно кивая на тонкий свиток пергамента в руке священника.

Отец Иоганн поднялся незамедлительно, оправил сутану, поцеловал нательный крест, лицом посветлел, и начал так:

– «Всё то, о чём я вам сейчас поведаю, дорогие мои, много лет оставалось тайной, и до сегодняшнего дня её хранителями являлись; господин Бальк, – священник поклонился Магистратусу, – «Мать Зигфрида, – покойница Марта, и я, ваш покорный слуга!»

Отец Иоганн замер на мгновение, наслаждаясь той долгожданной, той благостной тишиной, что без сомнения является хорошим знаком для начала исповеди, и продолжал далее:

– «Это произошло много лет тому назад в один из зимних вечеров. Час был поздний, служба давно закончилась, и я спустился вниз, дабы запереть двери на ночь, как вдруг увидел на задних рядах одинокую фигуру, в коей я с удивлением узнал Марту. Тревога охватила меня, и я, приблизившись к женщине, окликнул её. Она бросилась ниц, омывая слезами мои ноги, моля выслушать её немедля, сейчас! На моё предложение, – пройти в исповедальню, женщина вскричала, – «Нет! Нет, падре! Я и шагу более не сделаю, пока не сниму с души этот тяжкий грех!» И я уступил. Мы сели рядышком на скамью и Марта в сильнейшем волнение заговорила со мной.

Я ещё тогда подумал, – «Ну какая может быть тайна у этой смиренной, богобоязненной прихожанки, не так давно объявившейся в наших краях?» На своей первой исповеди она призналась, что муж погиб в сражение, а её, обессиленную и голодную с младенцем на руках, подобрал Генрих, выехавший по распоряжению господина барона на поиски кормилицы. Да возрадуется всякий смертный божьему провидению! Так что же ещё может терзать эту женщину, обретшую, в конце концов, и кров, и пищу, и более чем, достойное существование для себя и ребёнка?