Константин Стерликов - Кара Булганака. Роман

– Память памятью, – замечает Елкин, – но лучше всем остаться в добром здравии. Сколько времени на подготовку?

– Двое суток. Еще раз проверим все подходы, – отвечает Светлосанов, – подготовим взрывчатку и оружие, установим время смены караулов. Приглядимся внимательней. Ошибок быть не должно.

– Это правильно, – поддерживает Гусейнов, – продумать нужно все до мелочей. От этого зависят жизни людей. А дороже человека ничего в мире нет… Гарнизон надо сохранить.

– Вы как, Мехбала Нуралиевич? – наклоняется к военврачу Светлосанов, – Выдержите натиск если что?

– Мы хоть и медики, – улыбается Гусейнов, – но люди уже обстрелянные! И здесь в каменоломнях воевали, пока с вами не соединились. Не беспокойся, командир, позицию удержим, и вам поможем, если потребуется! Все будет хорошо!

– Добро! – выдыхает Светлосанов, – Если все ясно, тогда за дело, товарищи! Нам здесь останавливаться нельзя ни на секунду…. Чтобы светиться Красными Звездами во мраке, не угасать, двигаться пламенем Жизни! Зазеваемся, успокоимся – провалимся в беспробудный каменный сон Тьмы…

– Хорошо, Михаил Викентьевич! – бодро отзывается Елкин, – Будем гореть и плести силки для фашистского зверя…

– Они думают, что мы в капкане, или уже в каменном гробу, – усмехается Гогитидзе, – а мы им, охотничью яму подготовим, необратимую! Зверь, уверенный в своем превосходстве, попадается легче…

– У нас зверюга матерый, беспощадный и вероломный, – добавляет Гусейнов, – но мы ему приготовим здесь еще не один сюрприз! Как бы ни было – это наша земля и она нам сама подскажет, что делать… И укроет от чумной фашистской бури!

– Так оно и есть… – кивает Светлосанов, – Сидим в самых недрах, заботливо укрытые каменным панцирем! И бродим в забытых тоннелях… И решаем то, о чем раньше никто не мог и помыслить, и на вооружение берем то, к чему никто не касался!

– Пионеры во тьме? – загорается Елкин, – Шкиперы в каменном море? Факелы в пропасти? Кем еще будем? Что еще встретим? В себе и снаружи…

– Мне кажется, мы здесь не случайно, – как-то печально-серьезно Гогитидзе, – может, нас сюда привели… Судьба, или что там над нами есть? Силы реальности неизвестные. И мы должны что-то важное здесь сделать. Здесь, в этой завораживающей Глубине, есть что-то Грандиозное и Древнее… Живое и Забытое! И чего-то подобного этому уже нигде нет.

– Природа очень глубока, – замечает Гусейнов, – глубже, чем любые катакомбы… А природа нашего человеческого сознания особенно. Там вообще все надуманные формы и границы исчезают… Поле неисчерпаемых возможностей. Это я как врач говорю…

– Ну что ж, – улыбается Светлосанов, – слова доктора – закон! Пойдем дальше и глубже… По коням, товарищи!

Из смоляного непробиваемого бескрайнего Мрака коридора, изредка доносится тихое завывание сквозняка, как неприкаянного голодного зверя, и едва слышимый шелест раскрошенного песка и брошенного мелкого мусора…

Сержант Борис Устрицкий сидит на посту, за бутовой кладкой, в своеобразном каменном гнезде, проверяя в который раз от скуки пулемет Дегтярева, и посматривая по сторонам.

Перед ним, как звезда в небе, сияет маленькая щель выхода, от которой, под уклоном вверх, уходящего тоннеля в 60—70 метров, раскрывается смутное пространство вздыбленных ощерившихся острыми углами, стен…

Гнетущая тишина катакомб и гипнотическое оцепенение нависших гротескных скал, усыпляют своим однообразием, и черно монолитной Незыблимостью. Кажется, все в мире остановилось. И ты тоже. Любое движение, резкий поворот, внимательный взгляд, слишком глубокий вздох – ломают подземную гармонию мертвого безмолвия и заставляют вновь замереть и не двигаться… Даже остановить мысли, прервать их причудливо-узорчатый поток, ибо какая-нибудь из них может прогреметь как упавшее нелепое железо в пропасть, сотрясая уступы валунов. Как незаметный наваливающийся сон, глыбы будто улыбаясь, тянут к себе, завораживающе всасывают, как топь, в забытый горький Камень…

Устрицкий встряхивает головой, отгоняя темную навязчивую хмарь. Трет глаза и старается отвлечься, занять себя чем-нибудь, в который раз снимает и вставляет части пулемета, перебирает запасные диски, чтобы не провалиться в темный омут мрачно играющих с разумом каменоломен.

Вдруг сзади, из глубины коридора, раздается подозрительный шорох… Устрицкий плавно, как кошка, уходит в тень, вскидывая автомат. Шаркающие звуки превращаются в тяжелые небрежные шаги… Появляется слабый размытый огонек лучины.

– Стой! Кто идет? – выкрикивает сержант, – Еще шаг и стреляю!

– Я это… Тихо ты, не шуми! Призраков разбудишь… – посмеивается голос из темноты, – Куда не пойди – везде все за оружие хватаются! Вместо теплых слов приветствия… Паранойя просто от мрака началась повсеместно! Да свои, уже успокойся, кто там?

– Свои говоришь? Пароль? – пронзительно щелкает затвор, – Сейчас и поймем, кто свой, кто чужой! Говори, живо!

– Тьфу, ты пропасть, – хрипит голос, – пароль? Кажись запамятовал… что ли? Сейчас может…

– Так, дорогой! Стой не двигайся! Руки кверху! И лицом к стене! Я сейчас подойду! И не дергайся, ты на мушке!

– Ну, совсем с ума посходили! – смеется незнакомец, – Своих перестали узнавать! Что дальше будет? Так и палить друг в друга начнем почем зря…

– Разговорчики! Тихо там и стой на месте! Я сейчас…

– Не суетись, служивый, – усмехается голос, – лучше за входом смотри! А то враг обойдет, моргнуть не успеешь… Пароль 28—72 на сегодня, остынь уже, хоть малость…

– Ага! Верно! Ты кто? Не могу разобрать…

– Ну ты даешь, Борька! Скоро и себя не узнаешь…

Из темноты вырастает фигура Кагина с папиросой во рту.

– Теперь признал? Сокол ясный…

– Так точно, товарищ комиссар! Во мраке этом и не поймешь сразу… кто приближается!

– Да нет, все правильно, Боря! Сделал как надо. Я просто намеренно слегка проверял бдительность…

– А если бы шмальнул очередью? От нервов и вообще? Чтоб сразу наверняка, без лишних разговоров? Что тогда?

– Ну, во-первых, я с той, с нашей стороны пришел, чтобы в меня стрелять! А во-вторых, от меня агрессии не было… Ситуация требовала простой проверки. Если бы я молчал или полез на рожон – другое дело! А тут все контролируемо проходило…

– А ты как здесь, Николай Александрович? По делу? Или как?

– Гуляю! – усмехается Кагин, покачиваясь, слегка подвыпивший, дохнув перегаром, и выпуская кольца табачного дымы вверх, заходит за каменную кладку, чтобы не было видно огонька папиросы, – Уже третьи сутки отдохнуть не могу! Не спится. Давят и тьма эта бескрайняя и глыбы эти зависшие, кажется раздавят тебя в один миг… как назойливую муху!