Нелли Шульман - Вельяминовы. Начало пути. Часть первая. Том третий

– Что случилось? – присев на постель, Петя поцеловал жену.

– Она за Степана замуж собралась, – усмехнулась Марфа. «Говорит, что готова ждать года три али четыре, но не боле». Петя погладил сонных младенцев по головам:

– Девчонкам потом тоже надо женихов находить. Не было у меня детей, а теперь сразу пятеро, и дай Бог, еще появятся.

Марфа прижалась к его плечу: «Думаешь, обойдется все?»

Синие глаза мужа посмотрели на нее с любовью:

– Посмотрим, Марфа. Но, кажется, что у нас с тобой случилось, такое один раз в жизни бывает. Давай, девчонки спят и ты тоже отдохни. Я бумаги сложу, а то у тебя не постель, – он усмехнулся, – а кабинет.

Оказавшись в колыбели, девочки прижались друг к другу. Бронзовые косы задремавшей Марфы разметались по белым кружевам постели, домашнее платье осталось расстегнутым.

Пристроившись рядом, Петя понял, что и сам вымотался, каждый день, рискуя жизнью. Он зевнул:

– Один неверный шаг и мне снесут голову даже не на плахе. Влепят пулю из мушкета и зароют в безымянной могиле.

От Марфа пахло молоком и цветами. Обняв ее, слушая сопение дочерей, Петя спокойно заснул.

Тео, глотая слезы, бросилась на кровать в пустой детской. Она почти решила постучаться в дверь его кабинета и все сказать. Но его не было дома, а ждать она не могла. Решительно вытерев лицо, Тео потянула к себе перо.

– Опять мы с тобой здесь ночуем, как в прошлый раз, – Степан разлил по бокалам вино, – но знал ли я тогда…

– Когда ты мне написал о Маше, я был в Париже, по дороге сюда, – Петя выпил:

– Что я тебе могу сказать, брат? Помнишь, ты мне еще давно сказал, у сего камина: «Коли любишь женщину, дак и дети ее, твои дети».

– Что он за человек был? – спросил Степан.

– Он был мой друг, – тихо ответил Петя:

– Очень хороший, очень одинокий. Умный. Смелый. Честный. Почто ты себе сердце рвешь, Степа? Нет более их обоих, а Полли нам поднимать, иначе что же мы за люди?

– Да сие понятно, – брат закрыл ставню:

– Ветер какой на дворе», – он прислушался, – восточный. Не завидую я тем, кто в море сейчас.

Степан повернулся, кусая губы.

– Понимаешь, – сказал Ворон, – я все время думаю, а если бы сие был мой ребенок, что бы она выбрала?

То же самое, – ответил Петя, – и душу не мучай свою, Степа. Думаешь, Марфа согласилась бы выжить ценой того, что ее дитя умрет? Да никогда в жизни. Хоть от меня дитя бы сие было, хоть от кого другого. И не думай об сем даже.

Братья помолчали.

– Ты весной на континент? – спросил Степан.

– Да, в апреле. Сначала в Мадрид, проследить, чтобы они не передумали насчет дона Хуана, потом в Рим, а потом в Нижние Земли, – Петя добавил: «Ты мне долю за усадьбу не смей отдавать, не возьму».

– Петька, – запротестовал брат.

– Я, Степа, – легко улыбнулся Петя, – с семьи денег не беру. Более того, Марфа перевела вклад лежавший у Кардозо, ко мне в контору. Дед ее разрешил, он мне доверяет. Хорошо, когда все средства под одной рукой, и на управление деньги не расходуются.

– Хотел бы я Никиту Григорьевича повидать, – заметил Степан, – не чаял я, что жив он останется.

– Да сих новгородцев ничто не сломит, на Марфу посмотри, – хмыкнул Петя. «Вы с Джоном о чем договорились?»

– Процент мой будут тебе отдавать, по доверенности. Кстати, – Степан отпер железный шкап, – я Никите Григорьевичу денег должен остался. Сейчас и верну, если все вклады теперь, у тебя. Только сколько сие получается? – он нахмурился.

– Он тебе в ефимках деньги давал? – спросил Петя. «И без процента, наверное? Сколько?».

– Две сотни, – ответил Степан.

– Двадцать пять лет назад дело было, – Петя пошевелил губами. «Три сотни шиллингов, деньги сейчас не те, что раньше. Тем более, ефимки чеканили из серебра более высокой пробы, не из монетного, на сие надо поправку сделать».

– И как тебе сие удается, даже пера с бумагой не взял! – восхитился старший брат.

– Герр Мартин покойный, благослови Господь душу его, – ответил Петя, – знаешь, как лихо в уме вычислял, куда мне! Он в конце жизни не видел почти ничего, а считал еще отменно. Я с мальчиками занимался, – добавил брат, – у них обоих хорошо с математикой.

– В нашем деле математика тоже полезна, – Степан закрыл дверь шкапа. «Курс-то надо прокладывать».

– Степа, – брат замялся, – а ежели кто из них не захочет капитаном быть?

– Как не захочет, – удивился Ворон, – что еще им делать?

– Разным можно заниматься, торговать можно… – осторожно начал Петя.

– Да родятся у тебя сыновья, – успокоил его Степан, – вы с Марфой молодые, ей и тридцати не исполнилось. Не хочу я мальчишек разлучать. Они друг к другу привязаны и матери у них нет более.

Степан прервался: «Черт, совсем старый стал. Мне надо на южный берег заглянуть, с долгами расплатиться, а потом в Плимут ехать».

– Что-то дорого, – заметил Петя, глядя, как старший брат отсчитывает золото.

– Я если гуляю, Петенька, дак гуляю, – ответил Ворон. «Ты верно сказал, деньги сейчас не те, что были. Девственницы пятнадцатилетние нынче недешевы, милый мой».

– Бросил бы ты сие, Степан, – неохотно сказал брат.

– В Новом Свете и брошу, – Степан закрыл кошелек. «Я и на берег сходить не собираюсь, придется до Лондона потерпеть. Ты остаешься?» – он накинул плащ.

– Да, мне завтра с Джоном сидеть, и делами позаниматься надо, – Петя обнял брата. «Езжай осторожнее, дороги обледенели, лошадь не гони».

Степан прикоснулся губами ко лбу Пети, что он делал только изредка: «Да не умру я на суше, братик».

Ворон вернулся в усадьбу поздно, когда все спали. Отперев дверь кабинета, положив на стол счета по новому кораблю, полученные в Адмиралтействе, он заметил на полу что-то белое. Присев на край кресла, Степан развернул письмо. Листок заговорил с ним детским, задыхающимся голосом.

– Дорогой Стивен! – писала она. «Я знаю, что вы сейчас уезжаете в Новый Свет, и все время плачу, потому что я не могу быть без вас, потому что я вас люблю. Вы, наверное, думаете, что я маленькая девочка, и ничего не понимаю, но я вас люблю с того мгновения, когда мы встретились. Я всегда буду вас ждать, и даже если я больше никогда вас не увижу, тоже буду. Как писал сэр Томас Уайетт:

Внизу она приписала, торопливо чиркая пером: «Пожалуйста, сожгите это письмо! Пожалуйста!!!»

Степан бережно сложил листок. Он помнил сонет из той книги, что когда-то читала ему Маша. Тео немного изменила строки. Уайетт обращался к женщине.

– К Анне Болейн, – вспомнил Степан, – ладно, с утра с ней поговорю.

Взяв свечу, Ворон прошел к затихшим детским. Из-за двери невестки донесся плач девочек. Он постучал: «Помочь тебе?».