Нелли Шульман - Вельяминовы. Начало пути. Часть первая. Том третий

– Ты свою долю в компании держишь? – поинтересовался брат.

– И свою, и твою, Степа. Запас карман не трет, как известно. Однако неохота тратить средства на всяких шарлатанов, вроде Фробишера, – Петя добавил: «Но если бы ты пошел искать Северо-Западный проход, я бы денег не пожалел».

– Почему? Дай куропатку, что всю себе загреб? – Степан забрал половину птицы.

– Потому, что ты его найдешь, – улыбнулся младший брат. «В тебя я верю».

– Спасибо, – Степан погладил темные кудри брата, – но я еще в здравом уме и не хочу замерзать во льдах. Ты был на Груманте, знаешь, что это такое. Новый мой корабль будет готов только в конце зимы, Фробишер возвращается, Фрэнсис в декабре уходит в кругосветку, а мне сейчас надо отлучиться кое-куда по делам.

– Ничего, – Ворон выпил вина, – Фрэнсиса отправлю, побуду дома, а к февралю и сам двинусь на запад. Хватит на берегу сидеть.

– Ты в прошлом месяце только пришел, – Петя заказал еще одну куропатку.

– Верно, – сказал Степан. «Что-то я проголодался. В прошлом, не в прошлом, – он пожал плечами, – а все равно долго, соскучился я по морю. Почему в Англии не делают такой хороший сыр?» – он отрезал сразу четверть круга. «Хоть вези с собой».

– Здесь ты прав, – открывая письма, Петя замер. Он знал, что значит такая печать. Петя прочел короткую записку два раза. Ворон отставил стакан с вином. Губы младшего брата даже посинели.

– Джованни казнили в Риме, – Петя не поднимал глаз от письма.

– Джованни ди Амальфи, я тебе говорил о нем. Так вот что мне приснилось…, – он поднялся: «Извини». Велев принести счет, Ворон пошел вслед за братом. Петя сидел на заросшем травой берегу Сены.

– Тише, – Степан ласково обнял Петю. «Не надо, милый, не надо, пожалуйста». Вытерев лицо рукавом рубашки, найдя руку Степана, Петя взял ее в свои ладони.

– Петька, а если…, – спросил его старший брат.

– Ты же видишь, что я жив, – Петя глядел на сверкающую закатом реку. «Значит, он молчал», —

Брат отвернулся, Ворон положил руку ему на плечо: «Пойдем».

– Погоди еще немного, ладно? – попросил Петя.

Степан погладил его по голове. Брат, всхлипнув, прижался к нему.

Они еще посидели под белыми стенами громады собора, под багровеющим вечерним небом Парижа.

Вернувшись в трактир, Петя потер левое плечо: «Опять тянет, – он налил себе вина, – где остальные конверты…, – он перебросил брату письмо, – держи, тебе, от Маши.

Петя распечатал надписанную изящным почерком Марфы весточку. Из конверта выпал засушенный василек. «Мы с детьми успели сорвать, когда я приехала домой…, – начал Петя, но запнулся, – дальше неважно.

– Да говори, – Степан не отрывался от письма жены.

– Понесла Марфа-то, – младший брат покраснел.

– Марья тоже, – Степан почувствовал, что смутился. «Вовремя я в июне к ней заглянул, хоша и на одну ночь».

– Я тебе, Степа, давно говорил, что надо купить дом в деревне, – подытожил брат.

– Ладно, – Ворон кинул на стол серебро, – у меня еще одно дело в городе, а потом я в Кале, и поминай, как звали. В январе окажусь дома.

– Я не раньше, – Петя помрачнел, – черт бы подрал дона Хуана и его планы.

Братья обнялись. Степан спустился к перевозу на северный берег реки.

Убедившись в том, что адрес верен, Ворон постучал в дверь медным, начищенным молотком. Домик в Марэ оказался ухоженным, его впустила внутрь чистенькая служанка:

– Я позову мадемуазель, – девушка ловко присела.

Адрес Ворону порекомендовал один из французских капитанов. Приятель добавил: «Если тебя не смущает то, что она стоит как хороший новый баркас».

Его не смущало. Деньги его вообще не тревожили. Семью он обеспечил на поколения вперед, заодно спрятав кое-что в разных тайных местах. Ворон погладил тяжелый кошелек в кармане плаща. Золото можно было тратить так, как он хотел.

Опустившись в обитой бархатом кресло, он рассеянно полистал переплетенное в телячью кожу собрание гравюрок определенного толка: «Забавная штучка, – Ворон усмехнулся, – надо в Лондоне пожертвовать средства на новое издание сборника проповедей». Все больше и больше людей уходили из церкви к истинным христианам: «Многие умеют читать, – он все рассматривал гравюры, – такая книжка придется ко двору».

– Месье, – раздался рядом нежный голосок.

Приятель, несомненно, знал, что ему надо. Худенькая девушка, почти подросток, не доставала белокурой головой даже до его плеча: «И это я еще сижу, – смешливо подумал Ворон, – она ростом с Тео, хотя постарше будет. Наверное, ей лет восемнадцать».

Волна кружев на сером, в цвет ее глаз, платье, прикрывала плоскую грудь в скромном декольте.

– Мадемуазель, – он поднялся. Девушка даже отступила, таким он был высоким и широкоплечим: «Я принесу вино, месье, – она робко улыбнулась, – добро пожаловать в Париж». Рядом с Вороном она и вправду казалась ребенком. От него пахло солью и пряностями, словно в комнату вместе с ним плеснула морская волна, словно закружил голову аромат корабельных трюмов.

Вино оказалось достойным. Он всегда любил Париж а то, что здесь можно было со вкусом выпить. На улице стоял теплый сентябрь, но камин все равно горел. Отставив бокал, он подмигнул девушке: «Вам не жарко, мадемуазель?»

– Можно просто Жанна, – она не поднимала золотистых, длинных ресниц.

– Жанна, – Ворон похлопал по ручке своего кресла. «Иди сюда, моя прелесть».

Девушка сразу пристроилась рядом, поддернув платье. Ворон ценил шлюх, понимавших его с полуслова.

– Жанна, – он погладил острую коленку в шелковом чулке, – ты послушная девочка?

– Очень, месье, – она зарумянилась. Ворон уверенно смял кружева ее нижних юбок.

– Это хорошо, – почувствовав под пальцами влагу, лениво улыбнувшись, он коснулся ее губ. Жанна шепнула: «Все, что хочет месье».

Он взял девушку за подбородок:

– Месье хочет многого, но начнет с простых вещей, – поставив ее на колени перед креслом, Ворон глаза.

Когда он ушел, девушка сгребла с простыни деньги. Напоследок осыпав ее монетами, гость распластал ее на спине посреди тусклого сияния золота. В опочивальне пахло солью и потом, металлом и кровью. Отшвырнув с дороги разорванный шелк платья, распахнув ставни, девушка впустила в комнату свежий ветер осени.

Поежившись, Ворон подбросил дров в очаг. За окном завывала метель. Он вспомнил свою первую и единственную зимовку на Ньюфаундленде:

– Правильно я сделал, что с тех пор не появлялся севернее Копенгагена», – налив себе теплого вина, Степан подышал на озябшие пальцы.

На дворе заскрипели ворота, заржали лошади. Потянув к себе второй кубок, Ворон поставил его рядом.

– Мороз, ужас какой, – остановившись на пороге, Анна Трондсен стряхнула снег с подбитого мехом плаща. «На перевале все обледенело, еле по мосту проехали». Сев на лавку, женщина принялась стягивать высокие сапоги тюленьей кожи.