Нелли Шульман - Вельяминовы. Начало пути. Часть первая. Том третий

– Неправа ты, – Ворон накрутил на палец соломенный локон:

– Неправа, Анна. Я за больше чем двадцать лет первый раз такое женщине предлагаю. Потому что если это мой ребенок, так я хочу его растить.

Анна села, волосы упали льняной волной на маленькую грудь. Женщина гневно сказала:

– Если найдешь сына своего в приемных детях, а дочь в обители, так расти. Нельзя мне сейчас рожать, а ждать, пока муж мой умрет – это может, еще с десяток лет пройдет.

– Не замужем ты, – взорвался Степан, – тебе это и английские богословы сказали, и шотландские! У него после тебя две жены было! Полюбовница ты, вот и все!

Он потер щеку. Рука у Анны оказалась тяжелой. Синие глаза женщины упрямо похолодели:

– Мне плевать на всех ваших богословов. Я ему обещалась, а он мне, и узы эти только смерть разорвет. Как не станет его, тогда я с тобой к алтарю хоть в рубашке пойду.

Ворон тяжело вздохнул. Она горько улыбнулась:

– Только кажется мне, что не случится такое. Ты как со мной жить собрался, невенчанным?

Он кивнул.

Анна посмотрела куда-то в угол комнаты. Глаза женщины заблестели быстрыми слезами.

– Побаловался, и езжай домой, – велела она, – к жене своей.

Ворон было открыл рот, Анна отмахнулась:

– Ты думаешь, что я первый год на свете живу, и женатого мужика от холостого не отличу? Жена у тебя, Стефан, хорошая. Видно, что следит она за тобой, любит тебя.

– Любит, – Ворон вспомнил опостылевшую супружескую постель.

– Я горячая да сладкая, – серьезно сказала Анна, – но любая такой станет, если ты с ней ласков да заботлив. Руки у тебя золотые, добрый ты, здесь, – похлопав рукой по кровати, женщина зарделась, – ты сам знаешь, какой. Ввек бы тебя отсюда не выпустила, но возвращайся-ка ты домой, и жену свою люби, как мужу хорошему положено.

– Но если я не хочу? – он приподнялся. «Если я с тобой хочу остаться, Анна? Не жалко тебе, гнать меня?»

– У тебя и дети, небось, есть? – она зорко глянула Степану в лицо:

– Есть. Что же ты за отец тогда, если оставить их собираешься? Слушай слово мое. В полюбовницах твоих я ходить не стану, – женщина твердо сжала губы. Обычно мягкое ее лицо показалось Ворону выкованным изо льда.

– Что же мы с тобой делали тогда? – улыбнулся Степан:

– Ты у меня в полюбовницах, Анна, какая тебе разница? Будем и дальше вместе жить.

Женщина вздохнула:

– Человек не святой. Я столько лет одна, Стефан, мне тоже ласки хочется, родить хочется от любимого. Однако заповеди Господни я более нарушать не буду. Отправляйся домой. Люблю я тебя, но меня, – она усмехнулась, – один такой бросил, мне не впервой.

– Не хочу я тебя бросать, – Ворон сжал кулаки, – я дом хочу, Анна, тепла хочу. Я столько лет по свету брожу, я хочу куда-то вернуться. Здесь, у тебя, – он попытался обнять ее, но женщина вывернулась, – слаще всего на свете.

– У тебя дом есть, – ответила Анна, – поезжай и почини его. Ты мне сеновал поправил? Поправил. Он старый, его прадед мой строил. Теперь ты о нем позаботился, и он еще столько же простоит. С домом твоим так же – не рушь годами содеянного, Стефан.

Вспомнил о бумагах в кармане плаща, Ворон велел себе: «Вот сейчас». Анна опередила его:

– Да поняла я, что ты не просто так сюда приехал, – вздохнула женщина.

– Не просто так, – согласился Ворон, – однако получилось…

– Получилась так, что давай, – распорядилась женщина, – где расписаться надо, я распишусь. Пусть сучка на эшафот взойдет, я слез не пролью.

Степан хотел что-то сказать, но прикусил язык. Свернутые документы перевязали алой и белоснежной лентами. Быстро пробежав их, Анна ядовито сказала:

– Куда мне, неграмотной норвежке, сонеты на французском сочинять. Ладно, пусть все ее руки будет, мне не жалко. Судите ее, рубите ей голову.

Анна резко расписалась, перо едва не прорвало листы. Женщина кинула ему связку: «Доволен?».

– Дура, – ответил он резко:

– Побить бы тебя, но я никогда на женщину руки не подыму. Думаешь, мне легко, Анна, уезжать? Сердце и у меня есть, хоть и не похоже на то, знаю.

Она ласково коснулась маленькой ладонью его груди.

– Слышу, бьется, – прошептала Анна:

– Ничего, Стефан, сердце у тебя сильное, справится. На рассвете я тебя к фьорду провожу.

Ничего не сказав, умостив ее рядом, Ворон зарылся лицом в мягкое облако ее волос.

Лодка зашуршала по камням. Анна сунула ему что-то в руку.

– На корабле прочти, – попросила она. Женщина стояла на берегу – маленькая, стройная, в темном, грубой шерсти плаще. Анна не махала ему вслед, только глядела на блестящий простор воды.

На палубе Ворон нащупал в кармане записку:

Так угасает песня строк,

– Куда мне, неграмотной норвежке, сонеты на французском сочинять», – вспомнил он: «Ох, Анна, Анна, за что же ты меня так?».

Ворон было хотел разорвать бумагу, но бережно положил в карман. С востока дул ровный ветер:

– Весь бы путь так, – пожелал он:

– Дома надо чаще с мальчиками верховой ездой заниматься. Велю мишени поставить, постреляем с ними, научу их по картам ориентироваться. Теперь подольше буду в семье. Хоть без моря мне не жизнь, но любимые мои все равно на берегу.

– Дома дитя новое народится, – Степан улыбнулся:

– Интересно, кто. Хорошо бы дочка, но сын еще один тоже хорошо, – в холодном тумане за кормой таял Берген. Ворон прислушался к крикам чаек над мачтами: «Хочу домой».

Отложив счетные книги, Марта потерла поясницу:

– Маша, ты корову не хочешь завести? Дороговато нам молоко обходится, на пятерых детей.

Невестка оторвалась от пеленок: «А сено? Здесь не ферма, а господский дом. И ставить ее некуда будет, не на конюшню же.

– Да, – согласилась Марфа, – ей здесь и пастись негде. Жаль, так бы мы и масло свое сбивали, и сыр делали. Ты говорила, что умеешь.

– Умею, – Маша потерла руками красные глаза:

– Устала я, лечь бы и заснуть прямо сейчас. У Лизы опять зубы режутся. Ты полночи с ней сидела, а с утра она опять раскапризничалась.

– Я тебе скажу, – Марфа погрызла перо, – что нам грех жаловаться. У нас пятеро на двоих, а многие одни с таким приплодом справляются. Тео большая девочка, помогает. Все равно, сидишь днями над бумагами, – она обвела рукой стол, – и прогуляться забываешь.

– Давай я отнесу, – она подхватила стопку белья.

– Хоть по лестнице поднимусь, – Марфа поцеловала Машу в щеку:

– Ты с детьми возилась, пока я спала. Посиди, отдохни.

Марфа зашла в опочивальни и принялась убирать белье.

– Простое какое, – она рассматривала Машины рубашки гладкого, серого льна. Марфа носила отделанный кружевами шелк. Рука натолкнулась на что-то в глубине ящика комода. Марфа вытащила на свет маленький томик, обернутый во что-то невесомое, белоснежное. Короткая сорочка брюссельского кружева щеголяла глубоким вырезом. Книгой оказалось итальянское издание «Декамерона».