Евгений Кулькин - Обручник. Книга третья. Изгой

– Она-то мне и нужна.

Остановились у самого порога.

Сталин не дал никому зайти туда раньше его.

Поздоровался.

– Знаете! – вскричал один из завсегдатаев. – В «белке» мне черти являлись, лягушки в рот прыгали. Даже собственные похороны один раз я переживал. Но чтобы вот так, на трезвуху…

– Вы фильм снимаете, товарищи артисты?

Сталин подмигнул хозяину.

– Веселая у вас тут публика.

– Так вы – настоящий? – завсегдатай притворно попятился.

– Все, что есть вокруг, – произнес Сталин, – это частица нашей жизни, по-старому сказать, бытия. Потому негоже от него отворачиваться.

И он заказал себе пива.

Сопровождающих стал бить озноб.

Новых посетителей со словами: «Тут сам товарищ Сталин» перестали пускать, на что Иосиф Виссарионович сказал:

– Не чините неудобство тем, кто этого не заслуживает.

Здоровенный мужик, оказавшись рядом с вождем, произнес:

– А правильно, что почти все казнят меня за мой рост, верзилой обзывают?

В пивной сдержанно всхохотнули.

– У нас в Гори было дерево, – начал Сталин, – на какое, по поверию, если взберешься, то в следующую ночь – во сне – увидишь свое будущее.

– Как здорово! – воскликнул кто-то.

– Вот что значит Кавказ! – подтвердил кто-то еще.

Третий цыкнул на обоих.

– Я уж не помню, – продолжил Сталин, – кого какие сны навещали. Но один семинарист, такого же, как вы, роста, никак не мог взобраться на дерево.

Сталин хитро посмотрел на всех.

– Как вы думаете, что он сделал?

– Попросил, чтобы его подсадили? – высказал предположение кто-то.

– Принес лестницу? – подвторил ему старик из угла.

– Нет! – ответил Сталин. – Как-то ночью он спилил чинару.

Все захохотали.

– И сказал: «Теперь вы на меня будете лазить. А я уж посмотрю, кого куда кинуть».

Когда отсмеялись все, Сталин сказал:

– Поэтому преимущество в росте надо правильно использовать.

И вдруг все время молчавший старичок спросил:

– Товарищ Сталин! А можно я почитаю вам свои стихи?

– Конечно! – заулыбался Иосиф Виссарионович. – Обстановка располагает.

Старик вышел вперед.

В пивную заскочил какой-то тип и вскричал:

– Колька Король сюда канает!

Хозяин взбледнел.

– Значит, мы в иное полуцарство попали, – лукаво произнес Сталин и приказал: – Не портите ему привычной жизни.

Король был низкоросел, как и сам Сталин.

– А я не верил! – сказал он и стал каким-то другим, менее значительным, что ли.

Особенно после того, как изрек:

– Вот расскажу корешам…

И, не слыша предыдущего разговора и стихов, которые читал старик, спросил:

– Иосиф Виссарионович! А вы верите в покаяние Троцкого с Зиновьевым и прочих там?

– Нет! – ответил Сталин.

– И народ тоже так думает.

Слово «народ» Король выделил так, что Сталин понял, о ком идет речь, потому и спросил:

– Значит, нас поймут, если…

Кто-то уронил кружку.

– Это Мухин, наверно, – сказал верзила и указал на мужичка, что маячил в углу пивной: – Он у нас со всякими насекомыми беседует.

– Ну и что они ему говорят?

Мухин, пробравшись ближе, ответил сам:

– Легче всего обидеть кого? Не надо говорить, ибо ясно. И руку поднять тоже на них проще всего. Так вот я за то, чтобы права людей, зверей и букашек были едины.

Смех расплескался вокруг.

Однако Сталин засобирался уходить.

– А вы, – сказал он коротко, – заходите как-нибудь на огонек. По-монарши, обсудим кое-что. – И – всхохотнул.

Первый раз явно не для протокола.

А пивная буквально угорала от величия.

Оправдывая название «Радость с утра».

Ему приснилось то, чего он никогда не думал ни увидеть, ни услышать. Вернее, если увидеть, то в кино. А коли испытать, то в какой-то иной, менее варварской форме. Но во сне все происходило по классической схеме.

Он не знает тот город, в который вошел босиком и с посохом, на набалдашнике которого сидела райская птичка.

Он еще не знал, кем является павшему перед ним народу, только голос, сошедший с небес, предупредил:

– Не доверяй всеобщей любви, ибо ничего нет на свете лукавей ее.

И он не позволил целовать себе ноги. Но – шел.

Теперь люди кланялись ему в пояс. И что-то бубнили.

Сталин несколько раз пытался прислушаться, чтобы уловить хоть одно знакомое слово. Но – тщетно.

А голос с неба изрекал:

– В мире все поделено пополам. Небо принадлежит Богу. А земля – Дьяволу. Равно как и в человеке: душа служит – Всевышнему. А тело – Низшему Духу.

Из каких-то наук Сталин это знал.

Если не знал, то предполагал о существовании подобного.

Тем более что слух усладили стихи:

Он подошел к неким вратам.

И тут все перед ним преклонили колени.

Он попытался открыть врата и вдруг услышал:

И ему стало горько.

Горько оттого, что он подвел людей, что устремились за ним, считая, что он знает выход из Домны греха, как назвал он это сутолочное место.

Поворотив же назад, он вдруг увидел, что те, кто только что лежали перед ним ниц, воспряли.

И лица их построжели, а глаза налились гневом.

– Ты нас подвел к тупику! – кричали одни.

– Нет тебе народного почитания! – твердили другие.

Голос же с неба вещал:

– С этого начнется новый духовный труд.

И шли стихи:

А народ все гневел. Вослед за плевками в него полетели камни.

– Ты ввергнул нас в веру в тебя! – стонал некто.

Ударили в набат.

И тогда кто-то вскричал:

– Распять его на Голгофе!

А другой уточнил:

– На кресте!

И тут же – из трех, палых от летучего урагана сосен, был сооружен аляповато-грубый крест.

Сталин взгромоздил его себе на плечи и понес.

Чья-то длань вонзила ему под глаз шип от розы.

Кто-то возложил на чело колючий терновый венец.

– Ату его! – орала толпа.

А голос с небес вопрошал:

– Готов ли ты ответить за грехи всего человечества?

– Нет! – ответил Сталин. – Для этого нужна особая честь.

– Какая же?