Шерман Гадэс - Dрево

– Вот как… – только и произнес незнакомец, сверля меня большими выразительными глазами.

Элоиза поспешно отдалилась и пожелала что-то сказать, скорее всего, в оправдание, но о мой новый костюм уже ударилась белоснежная перчатка.

– Послезавтра в это же время! – словно плюнул мне в лицо молодой Отелло и стремительно скрылся.

На Элоизу он даже не обратил внимания. Как, собственно, и я сам. Мраморный свет разливался по моей спине, когда я, трясущийся от смятения и страха за свою жизнь, с которой очень часто мечтал покончить, растворился в толпе шумного зала. Мой первый большой выход в венское общество завершился вызовом на дуэль…

Марсель заметил, каким равнодушным стал мой взгляд после минувшего вечера. Днем к нам приходил незнакомый человек с блестящими усами и острым носом, однако управляющий объяснил, что я плохо себя чувствую, так как задержался на вчерашнем городском балу, и потому теперь отдыхаю. Кажется, мужчина пожелал некоторое время провести в гостиной, поскольку имел ко мне разговор весьма деликатного характера и несомненно важный, но камердинер, извинившись, заверил, что я проснусь только к ужину, а, быть может, и позже, оттого ждать моей персоны придется долго. Незнакомец сердито пробурчал себе что-то в усы, затем неприятно рассмеялся, скаля зубы, и выпалил:

– Болен он, как же!

Выслушав вечером все подробности, я понял, что в особняк заявлялся человек от моего соперника. Скорее всего, ему нужно было уточнить место проведения поединка, потому что на террасе мы условились с его приятелем или хозяином лишь о времени проведения дуэли. Я погрузился в нарастающую тревогу. И зачем только проклятый Эрнест остановил меня на выходе? Мог же спокойно уйти! Хотя откуда он знал о последствиях?.. Такие чистые голубые глаза не представляли угрозы, не таили коварного умысла. Я был уверен в этом. Да и Элоиза, едва знакомая мне, ставшая причиной скорой вероятной гибели, – что с нее взять? Обычная самовлюбленная интриганка.

Я ощущал медленно возвращавшуюся в мою жизнь боль, но она занимала меня теперь гораздо меньше предстоящей схватки, сулившей одни неприятности. Не помню, чтобы я когда-нибудь с кем-либо дрался, разве что в очень далеком детстве, пытаясь изобразить грозу пыльного сельского двора, или после уроков в пансионе. Ох, и таскали же меня тогда за уши! С тех пор прошла уйма лет, я вырос слабым, чрезвычайно худым, оттого и казался высоким, хотя мой рост едва ли превосходил средний и не выделялся в толпе. Любой мужчина первым же ударом мог выбить из меня душу, а трусливость исключала желание защищаться. Я понимал, что немощен по сравнению с огромным соперником и совсем не похожу на Давида, потому и разделаться с чудовищным Голиафом мне никак не светит.

Марсель присматривал за мной, но я лгал, что чувствую себя лучше. И начинал верить в то, что приступ окажется короче и мягче, чем все предыдущие. Я прочно затворил ставни, чтобы в своих ночных видениях больше не скользить по стенам и не натыкаться случайно на прохожих, которые пугали меня, а потом, как в случае с тем служащим банка или несчастной госпожой Мадай, еще и могли оказаться мертвыми. Слишком уж опасные переулки манили меня в период безумных бдений и галлюцинаций, вызванных клокочущей внутри пыткой.

Особняк погрузился в тишину, я отпустил всех спать, а сам засел в рабочем кабинете, где по обыкновению вёл дела только камердинер. Он поддерживал в бумагах идеальный порядок, складывал их аккуратными стопками и всегда знал, какой счёт где находится. Я, ничего не трогая, приготовил чистый лист и составил завещание. Это дело не являлось для меня чем-то новым, ведь я уже не раз набрасывал собственную последнюю волю, готовясь покончить с жизнью, и иногда редактировал ее, обдумывая каждое слово. Сейчас все вышло из-под пера быстро и просто. Родственников у меня не имелось, друзей тоже, поэтому после кончины я передавал управление состоянием в руки Марселю с условием, чтобы он направил часть имущества на благо нуждающимся, в особенности сиротам, вдовам и инвалидам войны. Я желал, чтобы богатство, упавшее мне в руки просто оттого, что я появился на свет Божий с древней породистой кровью в жилах и кучей болезней в придачу, послужило во имя добра самым незащищенным и отвергнутым людям. А верный камердинер давно снискал мою благодарность – еще во времена отца.

Очень поздно я услышал негромкий стук в дверь на первом этаже. Спустившись и отворив ее, я увидел на пороге остроносого мужчину, уже знакомого мне по описанию слуги.

– Наконец-то! – хмыкнул он. – Я секундант.

Меня нисколько не удивили его слова. Я спокойно кивнул.

– Он предоставляет вам выбор оружия. Что изволите?

– Кинжалы, – выдал мой голос после паузы.

– Кинжалы? – переспросил незнакомец.

Он, кажется, хотел возразить, но не осмелился.

– Сегодня никак нельзя, увы. Приносим извинения за неудобства. Но завтра, думаю, всех устроит.

Я снова кивнул. Ночной визитер распрощался и быстро удалился к поджидавшему его экипажу.

Почему-то во мне еще не иссякала надежда, что я смогу отмахнуться от предстоящей дуэли. Жалкий граф согласился бы объясниться с Отелло – так я мысленно прозвал своего соперника – и попросить прощения за… То, в чем абсолютно не был виновен. Как странно: теперь мне хотелось жить, когда подкатывавшая боль выпивала до дна все силы, все соки, терзала каждый фрагмент плоти и ожесточенно разрушала внутренности – до тех пор, пока внезапно не наступит новое облегчение, и я снова не посмотрю на мир проясненными глазами. Может быть, Элоиза вмешается в нелепую ситуацию, заставит мужчину отречься от бездумной схватки. И Эрнест… Мне показалось, что если бы он имел представление о грядущей глупости, то обязательно попытался бы все наладить и привести к миру. Невооруженным взглядом заметно, что я тяжело болен и неспособен на отстаивание чьей-либо чести. Какой из меня противник? Какое удовольствие можно получить, одержав надо мной победу? Все равно, что толкнуть в грязь подростка, не иначе. Я вешу, как пушинка, и такой верзила, как Карл, запросто поднимет меня за ворот одной рукой. Почему же мне все время не везет…

Я хотел пожалеть себя, но предпочел забыться за чтением. Пить у меня не получалось – в горло едва проходила вода, а другие напитки вызывали сильную тошноту. Начало светать, внизу просыпались слуги, а я наоборот устал и быстро прилег, надежно спрятав завещание до вечера. Марсель не должен был узнать, куда и зачем направляется его господин. Пришлось сочинить историю про важный светский раут, который никак нельзя пропустить. Спальню я запер, ключ взял с собой (дубляж на всякий случай хранился у камердинера) и предупредил, что, если задержусь на всю ночь и не подоспею к полудню, управляющий должен отворить дверь и проветрить помещение, чтобы там не сохранялся спертый воздух. На комоде он обнаружил бы мое письмо с распоряжениями.