Шерман Гадэс - Dрево

Чересчур быстро и подозрительно рано меня растолкал камердинер. Он никогда не обходился со мной подобным образом, поэтому я сразу смекнул, что в доме случилось нечто чрезвычайное. Дневное светило приближалось к закату. Почувствовав его, я быстро кинулся на пол и забрался под кровать, почему-то очень испугавшись, что уже не источавшие никакого жара лучи достигнут меня и ослепят в один миг.

– Дорогой мой граф, ну, что же с вами? – Марсель опустился на четвереньки и встретился со мной взглядом. – Солнце же почти село.

Я прятался в надежном убежище и все равно робел от страха. Мужчина несколько раз извинился за то, что потревожил мой отдых, вновь отметил нечто про утренние сумерки и привычный режим бодрствования, а после тихо упомянул о произошедшем сегодня несчастье. Я уже догадался, какую новость сообщит мне слуга, но не перебивал его.

– Мы, разумеется, тот час послали за врачом. Он установил, что наша милая Жоржетта… скончалась.

Глубокий вздох скорби наполнил помещение.

– От чего?

– Слабое сердце, – хрипло молвил управляющий. – Да. Так и сказал: слабое сердце. Кто бы мог подумать!

– Ужасно… – я закрыл лицо руками. – Бедняжка.

– Совсем недавно она говорила, что вы, должно быть, решили уволить ее. И еще добавила, что за несколько недель хозяин сильно переменился. Я пояснил ей: виной тому – ваш недуг. И вы известны мне совсем иным человеком. Добрым и… Мечтательным юношей, какой жил в отцовском замке.

– Я умираю, Марсель. Вот и причина. Нет уже прежнего мальчика, нет и молодого наследника владений Радиша. Какой из меня граф? Я померкнувшая тень, которая вот-вот исчезнет. И влачу свой век только оттого, что в мире Богом оставлена ночь. Без темноты меня не существует.

Камердинер слишком горевал, чтобы полностью осознать мою речь.

– Ох, столько трагических событий, одно за другим! Жоржетта-Жоржетта, как же так?

Он вышел, сокрушенный болью. Я вылез из-под кровати, ползком добрался до комода в углу и порылся в нем, ища нижнее белье. Потом умылся остатками воды из кувшина, забившись к самой темной стене, небрежно оделся, подождал полчаса и, когда солнце почти совсем скрылось, велел принести мне костюм. Прежний я так и не смог найти.

Необходимо было поскорее встретиться с Эрнестом, всё ему рассказать. О той беседе на террасе, из которой я не вынес никакого смысла, глупо полетевшей в меня перчатке, и что стряслось после – чудовищном обострении хронической болезни, потери памяти и понимания времени, долгом лихорадочном бдении в спальне, волею рокового случая совпавшим с внезапной кончиной верной служанки… Я не хотел пропускать дуэль, готов поклясться, однако все сложилось против моей воли. Нужно обязательно остановить шквал презрения, который сейчас накрывал общество. Нельзя, чтобы имя покойного отца, которое я теперь недостойно ношу, смешивали с грязью. Да, вероятно, молодой граф – большой трус, но я явился бы туда к прошлой полуночи, даю слово, явился бы!

Эрнест проводил время с сестрой, о которой заботился после смерти их родителей. Она уже подросла и была довольно умна, только он не торопился выпускать ее в свет, оберегая от монстров вроде Розы или Элоизы и их обожателей. Я стоял внизу и нетерпеливо стучал ногтями по крышке рояля.

– Радиш! – воскликнул юноша и горячо пожал мне руку. – Вас вчера не было на салоне у госпожи Кайстинг, а сколько событий успело разыграться за пару часов, не представляете!

Я перебил его, торопливо извиняясь, и начал излагать важные вещи. Услышав имя Элоизы, хозяин дома страшно побледнел. Мне пришлось замолчать, хоть я и собирался говорить дальше вопреки любым обстоятельствам.

– У графини… У нее… Чудовищное горе, – буквально выдавил Эрнест дрожащими губами.

– Горе? – переспросил я.

– Разве вы не знаете? Из-за этого сегодня и нет привычного веселья. Мы не смогли… И отменили все.

Я нахмурился. Смутная тревога зашевелилась в душе.

– Вчера… Уже когда стемнело… – юноша переводил дух, словно мысли давались ему с огромным трудом, – что-то… Прокляло наш славный город.

Я вздрогнул.

– Трое мужчин из высших кругов… Вы не знаете их… Отправились на прогулку к развалинам особняка Мееров. Я не удивлюсь, если они хотели провести там дуэль. Место известно как глухое и весьма подходящее для таких целей. Я и сам бывал там, но все обошлось, к счастью. Мне нельзя оставить сестру, вы понимаете…

Стеклянными глазами я смотрел на Эрнеста. Передо мной вырастала белая стена возле леса, на которую я ловко забрался.

– А те трое несчастных, о, Господи!.. Выясняли нечто между собой. Не услышали, не поняли. Не обратили внимания. На них напали дикие чудовищные создания… Волки! Говорят, это ужасно. Я не вынес бы увидеть подобное. Будь на месте Элоизы.

– В… Волки? – прошептал я, бледный и теряющий сознание от ужаса.

– Да. Конечно, волки. Будь они прокляты! Мужчин растерзали… Вся одежда пропиталась кровью, вся земля вокруг. Кошмарная ситуация, ужасный случай…

Я провалился в небытие. Или нет? Мой разум не воспринимал услышанного.

– Один из них, – продолжал Эрнест, тяжело дыша, – молодой барон по имени Карл, был очень близок с Элоизой. Но их брак не мог состоятся, хотя они и любили друг друга. Вы должны… Простить меня, граф. Знаете… – юноша посмотрел в мои глаза. – Роза намекнула мне, что… Ее подруге следует отдохнуть от внимания со стороны несчастного барона. И поэтому я решил, что вам стоит пригласить ее на танец.

– А после? Вам известно, что стряслось после этого? – прошептал я, не расслышав его извинений. – Там, на террасе?

Эрнест внимательно сощурился и покачал головой, судорожно делая глоток вина из большого фужера. Мой бокал оставался не тронутым. Я тяжело выдохнул и откинулся на диване.

– Вы намекаете, что на террасе произошла некая ссора? – смекнул юноша.

– Да нет, – соврал я тут же. – Просто видел фигуры.

– Должно быть, Карл повздорил с кем-то на балу. Его бешеный нрав слишком хорошо известен в Вене, хотя тягаться с ним вряд ли кто-то рискнул бы. Барон здоров, силен. К тому же, его сопровождали верные товарищи – и все погибли. Глупо и ужасно! Проклятые серые черти!

Эрнест в сердцах хлопнул рукой о диван.

– А что… Элоиза? – едва спросил я.

– Элоиза, эх! Она, мой друг… Говорят, сошла с ума.

Больше я ничего не запомнил, не хотел запоминать. Всю обратную дорогу я рыдал, мучительно убивался, заглушая стук копыт о темные холодные камни и моросящий дождь.

Мы уже почти поравнялись с моим особняком, как вдруг я велел извозчику немедленно доставить меня к начальнику полиции. Через четверть часа я сидел перед грузным, хорошо одетым мужчиной лет пятидесяти, с роскошными усами, добродушно рассматривавшим меня в своей гостиной.