Людмила Дегтярь - Грозный – Василий Блаженный. Истина-весть

Наспех размахнувшись, хан наметил ударить кабана по голове. Жахнул. Но не убил, а только зацепил по краю головищи. Собачий заливистый лай выплеснулся рядом. Вепрь, пронзительно завизжав, шарахнулся в лес.

Расслышав визг кабанов, ржанье коня, сюда уже спешили охотники, оказавшиеся поблизости. Собачий лай заполонил лес.

Взглянув на раненного любимца, Василий Иоаннович крайне огорчился и бросил бердыш: «Вот досада! Ах, ты мой коняшка!»

Государь бросился к коню, пытаясь осмотреть раны. Кровь, сочась, залепила темными шмотьями-сгустками и бурыми подтеками весь левый бок, да и вторую ногу, и невозможно было что-либо разглядеть.

– Найденыш, что за напасть на тебя?! – горестно посетовал хан, вдруг растерявшись. Он не знал, чем помочь любимцу.

Из лесу появились охотники-селяне. Оценив поле стычки Великого хана с дикими кабанами, подивились его удали. Конь вертел головой, поглядывая на людей, из его глаз катились слезы.

– Гляди-ко, как порвали жеребца, – охал Василий Иоаннович, вглядываясь в раны.

– Не горюй, хан! Случалось хуже того!

– За неделю-другую затянутся распанахи. – подбадривали Василия Иоанновича мужички, принявшись помогать коню.

Осмотрев раны, более опытные охотники засомневались:

– Ето как пойдет лечение!

Врачуя жеребца, расторопные охотники завели меж собой спор-перепалку:

– Укус дикого зверя опасен.

– Се для кого как! Для кого и комар опасен!

– Известно, всякое случается. Но чтоб так порвать жеребца – тут недалече и до беды!

– Тьфу, на тебя, Матвей! Не приведи, Господи!

– Да я к слову…

– Должон поправиться коняшка…

– Загадывать нельзя, однако ход рысака может нарушиться!

Помочились на раны – верный способ заживления. А тут уже подкатила телега с охотничьими припасами, нашлось все что требовалось.

Видя, что Найденыш не встает на ноги, охотники задумались, как доставить коня на хутор. Загвоздка! Решили соорудить настил из жердей, прикрытый еловыми ветками. Проворно смастерили. Сообща с трудом передвинули жеребца на настил, удобно подстелив ему под бока хвойные ветви. Управились еле-еле! Тяжесть-то какова! Отдышавшись, дали коню попить медово-овсяного пойла.

Управившись с конем, смерды принялись за забитых вепрей. А Великий хан еще долго крутился подле Найденыша, жалея его: то протирал тряпицей, то гладил…

– Не пойму, как могло такое случиться?! – ворчал раздосадованный государь.

– Сице, чему дивиться? – вставил Тимофей, бывалый охотник. – Охота. Зверье лютует.

– На промысле всякого перевидишь: тута кто кого опередит! – добавил проводник.

– Все одно! Прежде со мной не случалось неурядиц! —заметил государь. – Бог миловал.

Заметно было по напряженному лицу Василия Иоанновича, что он еще не пришел в себя от перепалки со зверями. Слегка подрагивающими пальцами Великий хан ласково потрепал гриву раненному любимцу:

– Потерпи, Найденыш! Заживет!

Смерды возились с забитыми кабанами, посматривая на хана.

– Василий Иоанныч, ты присматривайся да бери на заметку, – увещал-вразумлял охотник Ефим. – Зачастую тако и складывается на жизненном пути: нема, нема горя, а то враз нахлынет, навалит, как снегопад на голову!

Всколыхнувшись жгучим огнем, в душе хана поднялась тревога. Скользнув глазом на селянина, осадил неожиданную жгучесть, подступившую до горла. Смутившись и затревожившись от этого, махнул рукой и пошел навстречу братьям, показавшимся из лесу.

– Не каркай, Ефим, – накинулся на охотника конюший:

– Чего завел при хане!? Вишь, он и так огорошен!

– Да я к слову…

– Ты, умник, язык прикусывай, когда чешется!

– Лады, – согласно кивнул головой Ефим и усердно принялся за дело. Помолчали. Однако Ефима что-то подмывало, и он выпалил:

– Токмо к убытку или к горю, когда белого коня… ранят. Се примета нехорошая! Знак.

– Тьфу, ты, губошлеп! – не сдержался Никита. – Ежели следить за всеми приметами, тако и света Божьего начнешь страшиться!

– Следи не следи, а оно случается помимо воли, – доказывал свое охотник.

– Ты погляди на него, завел! – прикрикнул конюший.

То ли обидевшись, то ли смутившись, что его никто не поддержал, Ефим отошел.

Смерды-селяне проворно разделали диких кабанов, изредка перекидываясь короткими фразами. К тому времени уже пригнали брички. Погрузили на них всю охотничью добычу. Отправились. Великие ханы, князья, бояре на лошадях; смерды – кто пешком, кто на бричках, прикрепив гончих на бечевки. Настил с раненым конем повезла пара жеребцов. Так, как на санях, Найденыш добирался до стоянки.

На следующий день самые заядлые охотники вышли неподалеку в перелески: пострелять белок, зайцев, тетерев, фазанов, выпархивающих из-под ног. Проверили по сосняку поставленные капканы и силки. Наудачу попались пяток лисиц, пара соболей да несколько куниц.

Василий Иоаннович несколько дней не ходил в лес – крутился подле Найденыша, наблюдая, как выхаживает любимца местный селянин-лекарь.

Однако не так быстро затягивались раны у Найденыша, как хотелось: только через две недели дело пошло на поправку. Наконец коня стали выводить на прогулку, но он долго еще прихрамывал.

А когда Найденыш вовсе окреп и смог свободно передвигаться, отправились в Первопрестольную. Великий хан Василий ехал на другом жеребце, а Найденыш бежал рядом, слегка припадая на ногу. Так завершилась, в сей раз, ханская охота. В град въезжали не громогласно, не так как обычно. Незримое уныние сковывало людей, наплывая непонятной тоской.

Тетушка Лукерья жила в большом поместье верст за сто от столицы. Велев запрячь затрапезную карету, Василий Шуйский покатил прямехонько до тетки. И всю дорогу мучил себя жгучими мыслями, выстраивая так и этак разговор с отдалившейся родственницей.

Эту ставшую чужой женщину, довольно властную, еще крепкую, Василий Шуйский обнаружил в людской, где она одетая в кожушок, наброшенный на простой сарафан, хлестала по пунцовым щекам придворную девку.

– Об чем, клуша, думала?! – верещала тетка, звонко шлепая заплаканную челядинку. – Иль спала, дуреха, на ходу? – жестокосердно выговаривала она.

– Не спала, клянусь! Я токмо… А оно…

– Как можно упустить молоко, когда оно перед бельмами?! – кричала Лукерья не своим голосом да вершила расправу: шлеп, шлеп, шлеп! – Я тебя, ледащая, отучу зевать! – кричала так надрывно, чтобы слышала вся дворня. И по щекам – шмяк! Шлеп! И уже не только щеки девы – все лицо стало пунцовым!

– Ой, больно! Ой, мамочка…

– Гляди-тко! Все молоко на плиту, – не унималась тетка.

Не выдержав истязания, от отчаяния девушка рванулась убежать, но Лукерья не пустила, цепко ухватив ее жилистыми руками. Тогда девушка низко-низко склонила голову и крепко-накрепко закрыла руками лицо. Лукерья нашла новое: принялась дергать за косы: дерг, дерг! Сама же раздраженно отдирала руки челядины от головы, которыми та закрывалась, и, пуще прежнего, хлестала девицу.