Владимир Голубев - Забытый рубеж

Вечером прослушал очередную сводку Совинформбюро об отступлении советских войск и заодно выслушал брюзжание Егора Кузьмича:

– Вот опять отходим, всё пятимся и пятимся. Где наш геройский наступательный порыв? Где, мать её, «война на чужой территории и малой кровью»? Где бравые офицеры, лихие десантники из фильма «Если завтра война» 8 8 Советский чёрно-белый полнометражный документально-постановочный фильм о готовности СССР к нападению агрессора (1938 г.). Награждён Сталинской премией 2 степени в 1941 году. ? Ведь нам клятвенно обещали, что враг даже не вступит на нашу советскую Родину. Что наши разведчики бдят день и ночь и ведают о каждом шаге возможного противника.

Чистов не стал спорить или поддакивать сапёру, а, глядя в глаза, спросил:

– Товарищ сержант, можно я отойду в деревню?

– Иди-иди. Ох, Саня, ну ты совсем невинная душа, она у тебя, видать, как у собаки. Мы с тобой, Мать-Люба, да и Янка тоже, пакты с Гитлером не подписывали, нет там наших закорючек…

Темнело. Яна сидела на кровати, а около ног валялась клюка, вырезанная из ветки орешника, когда дверь сарая отворилась и в лазарет привычно зашёл студент.

– Ударники, я принёс вам ужин!

– Спасибо! – заулыбалась Лиза.

– А вы не выведете меня на свежий воздух, Александр?

– Может, вначале поужинаете?

– Нет, хочу хоть глоток кислорода.

– Тогда пойдёмте.

Саша поставил судки около Лизы.

– Идите, я сама управлюсь с посудой.

Они выбрались из полутёмного сарая и прошли в пустой колхозный сад, где было отгорожено место для цыплят и стояла скамейка, с которой открывался вид на прилегающие поля, обезображенные выкопанным противотанковым рвом.

– Присядем?

– Пожалуй, а то у меня кружится голова, наверно, от вольного духа.

– Может, вернёмся?

– Даже канарейке надо изредка расправлять крылья.

Саша присел рядом.

– А ты почему не в действующей армии? Лишенец или член семьи врага народа? – нежданно спросила девушка, усмехаясь.

Саша призадумался, не понимая, как лучше ответить на простой вопрос. Яна ему очень нравилась, и хотелось в этих карих глазах выглядеть пусть не сталинским соколом, сшибающим фашистских воронов, но таким тёртым калачом, готовым в любую секунду сложить голову за социалистическое отечество.

– Я не из бывших 9 9 Лица, социально чуждые советской власти (из духовенства, дворян, торговцев и т. п.). и не лишенец 10 10 Лица, с 1918 по 1937 гг. не принимавшие участия в выборах, как чуждый социализму элемент, ограниченные в правах фактически до 1961 г. . Я уже целых три года как комсомолец! А в армию пока не призывают, потому что учусь в техникуме. Приехал в Москву из села Марково, что на Чукотке, почитай два года назад по путёвке учиться на строителя. Мечтаю возвести много-много домов на своей малой родине, прямо таких же, как в Москве, чем мы хуже? Вот только надо бы придумать такой материал для стен, чтобы его добывать или делать прямо у нас на севере. Сама посуди, кирпич далеко везти, да и дорог у нас нет. В тундре дерево тоже не растёт, вот проблема. Но решать её теперь придётся после этой проклятой войны.

– Тогда, наверно, вам со мной не по пути. Наши разговорчики могут комсомольцу дорого стоить?

– Почему?

– Турнут тебя, парень, из твоего комсомола за связь, так сказать, с заживо погребённой. Иди-ка лучше «грызи молодыми зубами гранит науки», а мне советская власть не дозволяет, я так и останусь на всю жизнь землекопкой. Кому такая жена нужна?

– Постой, ты знаешь, чьи это слова, про гранит науки?

– Да, помню, кажется, вашего Троцкого, героя революции, создателя Красной армии и верного соратника Ленина. У нас в детском саду висел плакат с этим лозунгом. Я, может, по этим плакатам училась читать.

– Ты что, заодно с троцкистами?

– Никакая я не троцкистка! Это вы, коммунисты, делите всех на всякие там сословия, классы, партии, на богатых и бедных. Даже семьи и то умудрились поделить на отцов и детей, мол, сын за отца не отвечает. А я, получается, отвечаю, да и ещё как. Хотя, если по совести, то мне не в тягость этот крест, как и любому нормальному ребёнку. А вообще, родители меня сызмальства приучили делить людей только на хороших и плохих и относиться ко всем так, как хочешь, чтобы другие относились к тебе, с тем и живу на этом свете. Но, правда, плохо.

– Извини.

Саша умолк, на глаза вновь не вовремя навернулись слёзы, такое с ним случалось, даже отец подметил и не раз говаривал: «Плохой охотник получится из нашего Сашки, пусть лучше идёт в писарчуки». За два года пребывания в Москве он наслышался чрезвычайное множество всяких историй, поведанных шёпотом, вечером в общаге. А один раз узнал от паренька в парке имени Горького, как простой крестьянин по навету соседа на зелёном сукне канцелярского стола оборачивался в кулака или ростовщика. После чего, в самом наилучшем случае, вместе со всеми членами семьи едва сводил концы с концами, а в худшем – выселялся в чистое поле где-то в Сибири или Казахстане. На его глазах совсем недавно, в июле, когда на сборных пунктах иссяк поток добровольцев, мужчин хватали прямо на улицах Москвы и силком отправляли в ополчение. А за рабочими охотились прямо у проходных заводов, не считаясь ни с какой бронью. И их, даже не переодевшихся, порой без оружия, либо со старым, времён Первой мировой войны, гнали вначале рыть окопы, а после под пули…

– Может, расскажешь о себе, о родных? Я никому ни-че-го не расскажу.

– Саша, не проси, не хочу тебя впутывать в свои крамольные дела. Только скажу, что ни в чём мы не виноваты, чтобы к нам относились хуже, чем к собакам.

Яна встала и пошла на выход из садика.

– Подожди, я хочу с тобой.

Но девушка как ни в чём ни бывало поправила косынку и, расправив плечи, пошла к костру, что дымил за околицей, к таким же лишенцам, как и она. Там девчонки пели вполголоса. Второй раз за пять минут слёзы едва-едва не выкатились горохом на щёки Сане, как бывало слезились глаза зимой в тундре в ясную погоду, когда солнце невыносимо слепит. Он закрыл глаза и постарался представить, как он с Яной степенно идёт по родному Марково, как знакомые останавливаются и оборачиваются, глядя на его красивую спутницу. Но видение надолго не удерживалось в коридорах воображения и, словно от удара шаманского бубна или от дрожания тетивы эвенкийского лука, рассыпалось как карточный домик.

Она уходила, опираясь на палку, а он молча хлопал глазами, смотря ей вслед, и что-то необъяснимо радостное вливалось в него невидимой волной, кружа шальную голову.

Из вечернего сообщения Совинформбюро от 15 августа:

«В течение 15 августа наши войска продолжали вести ожесточённые бои с противником на всём фронте.

Наша авиация во взаимодействии с наземными войсками продолжала наносить удары по войскам противника и атаковала его авиацию на аэродромах.