Владимир Голубев - Забытый рубеж

– Яна, пойдём скорее, там что-то стряслось, стреляли из револьвера. Может, там высадился десант фашистов и уже начинается бой?

– Я, когда шла, смотрела на небо, ничего подозрительного не приметила. Откуда им взяться, не из-под земли же? Чует моё сердце, не стоит нам туда ходить.

– Глупости, я комсомолец и не могу находиться в стороне.

– Я прошу тебя, хоть разок останься. Хочешь мы сегодня прогуляем до утра?

– Яна, мне надо идти, я же в активе, что подумают комсомольцы?

– Тогда я пойду с тобой, и пусть твоя комса думает о нас всё, что захочет!

– Пошли, и будь что будет.

Они, спотыкаясь в темноте, побежали по еле приметному рубежу между огородами колхозников. Выскочив по заросшему проулку на улицу, они вскоре оказались вблизи горящего дома. Саша сразу признал эту избу: в ней проживали преподаватели, приехавшие вместе с ними.

– Пошли скорее, там ведь наши учителя жили. Может, чем поможем, а?

Они подбежали, но поздно. Разгоревшаяся на ветру крыша обрушилась вовнутрь сруба, ещё несколько минут назад бывшего жилым домом, подняв вверх снопы искр и навсегда похоронив в огне надежду на спасение жилья. Пожилая колхозница в ночной рубашке голосила на всю улицу, что-то невнятно причитала сиплым голосом. По всей видимости, хозяин безгласно глядел стеклянными глазами, как пожар алыми языками пожирает его единственное богатство и надежду хоть на какое-то спокойное существование – крышу над головой.

Саша спросил у стоящего поблизости студента:

– Федя, что здесь произошло? Немцы? Диверсанты?

– Тихо, не ори. Нашего Толстикова убили.

– Андрея Аристарховича? А за что? Бандиты напали?

– Заткнись, тут приехали за ним на «чёрном воронке», ну он якобы им оказал сопротивление при аресте.

– Сопротивление? Толстиков?

– Говорю, тихо будь, они ещё здесь, не уехали.

– Как же жалко-то, такой мировой мужик.

– Думаешь, у тебя одного по нему душа болит? Он ведь жил в комнате в коммуналке, без семьи, и вот теперь его тело закопают где-нибудь в овраге, как собачку. И никто не узнает, где могилка твоя.

Чистов сопоставил произошедшее и суету комсорга по поводу слышанных им раздумий преподавателя черчения о характере мировых войн. Тут же сами собою сжались кулаки.

– Пойду морду набью Юрке Сергееву, это ведь наверняка его рук дело.

– Ты что, совсем дурак, Чистов, или с ума сошёл! Тебя за него посадят, весь техникум знает, что он того…

Яна, стоявшая всё время за спиной Саши, слышала весь разговор студентов, ухватилась что было сил за рукав Чистова и, подтянув к себе парня, зашептала ему на ухо:

– Я тебя никуда не пущу, вначале меня убей. Ты в концентрационный лагерь захотел, на Колыму или Печору?

– Да я…

Фёдор, увидев испуганные глаза девушки, тоже перегородил дорогу Чистову:

– Саня, стой. Андрея Аристарховича уже не оживить, а Юрку… – он умолк и, подумав, через минуту добавил: – …Жизнь накажет. Она длинная, вспомни наркома Ежова: что творил-то, ирод поганый, так его потом самого под вышку подвели, от товарища Сталина ничего не утаишь.

– Ты думаешь?

– Несомненно – это же Сталин!

Так и стоял обессиленный Сашка между девушкой и однокурсником, не в силах не только восстановить справедливость и порядок на белом свете, но даже и дать по морде…

Миновало две недели, багряный август 1941 года шёл к концу. Немецкие полчища вышли к Таллину. Фашисты рвались к Киеву и Днепропетровску. Начиналась героическая оборона Ленинграда, и продолжалось кровопролитное сражение под Смоленском. Красная Армия оставила Великий Новгород. Далеко от центра России Советские войска оккупировали Северный Иран, а английскими союзниками была взята под контроль южная часть страны. Советских немцев принялись второпях переселять из Поволжья, где они жили с времён Екатерины Второй, в восточные районы страны. А в Архангельский порт прибыл первый конвой с ленд-лизом из Англии.

Слушая вечерами радиосводки Совинформбюро, студенты узнавали, что 29 августа наши войска вели упорные бои с противником на всём фронте. С 21 по 27 августа советской авиацией уничтожено более пятисот самолётов, наши потеряли только двести шестьдесят два. А на одном из участков Северного фронта танковая часть героя Советского Союза полковника Погодина за шесть дней боёв уничтожила сто немецких танков и одиннадцать противотанковых орудий. В одном только бою было уничтожено тридцать восемь средних и лёгких танков противника.

Кто-то из пацанов хлопал в ладоши, а после, отойдя в сторону от ретранслятора, всё сокрушался, что фашистов, небось, успеют разбить без него. Но те, кто оказывались подле Минского шоссе и видели своими глазами, как с каждым днём безмерно увеличивается нескончаемый поток беженцев, неудержимо текущий с запада на восток, думали иначе: где же тот рубеж, о который столкнутся иноземные полчища? А следом возникал непрошеный вопрос вопросов, задаваемый во всём Советском Союзе, да и во всех полушариях и на всех обитаемых континентах Земли: сдадут ли нацистам Москву?

День и ночь напролёт около дорог, ведущих на восток страны и в Москву, а где и по сельским просёлкам или прямо по проезжей части, в пыли гнали свои стада колхозники. Голодные, уставшие коровы нестерпимо мычали, а то и срывались на поляны при первой возможности, или просто в кювет за свежим листом. Утомлённые погонщики едва удерживали отары овец, которые всё норовили от шума и голода разбежаться по округе…

Саша Чистов подспудно чувствовал, но всё ещё боялся признаться самому себе, что линия фронта вот-вот окажется где-то рядом. Но его, как и Егора Кузьмича, да и миллионы безгласных советских людей, в эти страшные дни и ночи волновал один вопрос: почему проглядели бурю, ведь загодя видно было, как грозовые тучи кружили у границы, как чернокрылые стервятники прорывались сквозь наши рубежи, оправдываясь навигационными ошибками и перелётами? Да что там «вероломное нападение», а где бравые отцы-командиры, герои гражданской войны и выпускники красных академий, способные на лету разгадать задумки врагов и остановить марш несчитанных полчищ, слетевшихся со всей Европы? Почему так молоды командиры дивизий, юны командиры полков, не обстреляны сорокалетние командиры дивизий да армий? Ответ имелся, но вслух его мало кто выговаривал, даже наедине с самим собой.

Каждый день, от рассвета до заката, студенты, колхозники, сапёры, члены семей врагов народа трудились на Можайской линии обороны. Отложив лопату в сторону, Чистов спросил:

– Егор Кузьмич, наверно, скоро и мы воевать пойдём?

– Всем хватит пороха, Саша, только копай лучше окопчик, чтобы мог солдатик укрыться от артобстрела и воздушного налёта, спрятать свою голову от пуль и осколков. Наших-то соколов Сталина, я чувствую, не дождёшься, только в сводках они кого-то сбивают да бомбят.