Нелли Шульман - Вельяминовы. Начало пути. Часть первая. Том первый

– Есть один боярин, – Прасковья замялась, – роду хорошего, богатый. Хоша он и вдовец, но сыны у него взрослые. Один монашествует, другой к царю близок, а насчет хозяйства, не ради оного он тебя сватает, а потому, что видел тебя.

– Но не говорил! – Феодосия смяла в руках царицыну рубашку:

– Как можно девицу али вдову сватать, и словом с ней не перемолвившись! Не кривая, не косая, и слава Богу! Вдруг я дура набитая, двух слов связать не могу. Впрочем, у вас на Москве это все равно. У вас жены сидят, аки колоды, в теремах, к людям им хода нет.

– Ты, матушка-боярыня, не серчай, а далее послушай, – мягко остановила ее Прасковья:

– Боярин тот сродственник мой близкий, и ежели хочешь ты с ним встретиться, то готовы мы с Михайлой пособить.

– Наедине, что ли? – заалев, ахнула Феодосия: «Невместно же!»

– Нет, конечно. Но и поговорить, коли друг другу по сердцу придетесь, можно будет. Только, Федосья Никитична, не молоденек боярин-то.

– Я тоже не слеточек какой, – рассмеялась Феодосия.

– Вдвое тебя старше, – отозвалась Прасковья:

– Брат мой двоюродный, Федор Вельяминов. Так что сказать мне ему, боярыня?

Еще гуще заалев, Феодосия прикусила нежную губу.

– Хотела б я с ним свидеться, – едва слышно пробормотала она, опустив голову.

Феодосия вспоминала дни, проведенные в ожидании встречи с Федором, как напоенные дурманом. Взяв что в руки, она сразу все и роняла. Сродственникам она отвечала невпопад, и долго смотрела в майское небо, где вереницей шли белые, ровно сахарные облака.

Вельяминова она заприметила давно. Могла ли Феодосия не заметить этакого медведя, на голову выше и вдвое шире в плечах, чем остальные бояре? Изредка, на богослужениях, она украдкой, алея щеками, бросала в его сторону быстрые взгляды. Нравился ей боярин Федор, ох как нравился! Был он совсем не похож на покойного Василия Тучкова, невысокого, худощавого, с льняными северными волосами. Васю Феодосия знала с детства, понимали они друг друга с полуслова, и никто не удивился, когда, войдя в возраст, они повенчались. Были они оба спокойные, приветливые, сдержанные, ровно и не муж с женой, а брат с сестрой.

И любились они с Васей так же, спокойно и нежно, и не ведалось Федосье, что есть на свете любовь иная. Исподволь глядя на Федора, она чувствовала, как тяжелеет ее высокая грудь, раскрываются и влажнеют губы, перехватывает дыхание. Было это совсем по-иному, чем с покойным мужем. Феодосия страшилась и одновременно тянулась к доселе неведомому ей чувству.

Прасковья Воронцова долго думала, как бы устроить свидание Федора с Феодосией. Пригласить к себе сродственника она могла в любой день, на то он и сродственник, но вот как Феодосии оказаться в то же время рядом? Хоша и вдовела боярыня, но, молодой и бездетной, было ей невместно одной разъезжать по Москве.

– Боюсь, придется Федору засылать сваху, – озабоченно сказала Прасковья, снимая тяжелую, надоевшую за день кику, встряхивая угольно-черными власами:

– Федосья же Никитична, пожалуй, и упрется, аки ослица валаамова. Как, мол, сватать, не поговорив наперед с невестой? Несогласливый они народ, новгородцы.

Михайла с подушек усмешливо смотрел на жену

– Помнится, одна боярышня с глазами васильковыми так же когда-то уперлась. Не хочу, не поговоривши-то. Посадили молодых рядом, девица взор в пол как устремила, так и не взглянула на молодца ни разу.

– Смотрела я на тебя, – рассмеялась Прасковья, – исподтишка только. Ты тоже герой, хоть бы полсловечка вымолвил.

– Поди, что вымолви, когда рядом такая краса, – Михайло привлек к себе жену, зарывшись лицом в ее волосы, – я и сейчас иногда теряюсь, на тебя глядючи.

– Феодосия-то не я. Она за словом в карман не полезет.

– Да чего проще-то! Петины именины на носу, поедем к Федосьиным родственникам, заберем ее и потом привезем обратно. Не об чем будет слухи распускать.

Так и оказалось. Сидя в закрытом возке, Прасковья посматривала на Феодосию. Подруга крутила на пальце выбившийся из-под кики льняной локон, перебирала подол опашеня, пристукивала об пол мягкой сафьяновой туфлей.

– Мнится мне, боярыня, кровь твоя северная быстрее потекла, – усмехнулась Воронцова:

– Али я неправа?

– А? Что? – вздрогнула Феодосия.

Прасковья только махнула рукой. Толку от боярыни Тучковой сейчас было мало.

На Петиных именинах мужчины и женщины, как полагается, сидели раздельно, по соседним горницам. После обеда гости собрались по домам. Прасковья за надуманным делом увела Феодосию на женскую половину. Боярыня прислушалась:

– Вроде все уехали. Можно идти.

Сидя у ларца с хозяйскими драгоценностями, Феодосия рассеянно перебирала жемчужные ожерелья.

– Уже? – очнувшись, покраснела боярыня: «Как же это будет-то?»

– Хотела сама, чтоб с тобой говорили, – Прасковья подтолкнула боярыню к лестнице, – дак и говори.

Когда Прасковья невзначай обронила брату, что Феодосия Тучкова была бы не прочь с ним встретиться, жизнь Федора, до той поры размеренная, наполненная царской службой и домашними заботами, будто перевернулась. Словно понесли его кони по зимней дороге, где дух захватывает, и хочется увидеть, что ждет дальше, за слепящей стеной метели.

Федор Вельяминов сидел в крестовой горнице, бросив большие руки на льняную скатерть, не слыша того, что говорил Воронцов. Боярин смотрел на образ Богородицы в красном углу. Невместно было думать так, но узрел он в строгом лике сходство с Феодосией. То же тонкое, северное лицо, большие глаза, смиренно опущенные к младенцу Иисусу.

Тихо скрипнула дверь. Феодосия стояла в проеме, высокая, в парчовой кике, делающей ее еще выше. На бледных щеках женщины горели два алых пятна.

– Здрава будь, боярыня… – поднимаясь, он услышал, как предательски хрипло звучит его голос.

– И ты здрав будь, Федор Васильевич, – она взглянула на него прозрачными серыми глазами. Феодосия шагнула к нему, будто вручая себя его защите. Никто еще не смотрел на нее ровно на чудотворную икону в церкви.

Не было бы в горнице Воронцовых, – мелькнуло у Федора в голове, – упал бы я на колени перед такой красой и не поднимался бы более до дня смерти моей.

Они сели друг напротив друга. Феодосия склонила голову, не в силах выдержать его смятенный взгляд.

Оба молчали, пока под каким-то предлогом Воронцовы не вышли из палаты, оставив Федора с Феодосией одних.

За окном клонился к закату длинный московский день.

– Так что же, Феодосия Никитична, – первым прервал молчание Федор, – какое будет твое решение? Вот я весь перед тобой. Лет мне немало, на шестой десяток скоро перевалю. Сыны выросли, один монашествует, другой при царе Иване Васильевиче. Хозяйство мое большое и налаженное…