Нелли Шульман - Вельяминовы. Начало пути. Часть первая. Том первый

Отпустив гонца с серебряной монетой, он задумался. Странно было ожидать, что, дочь-красавица, всю жизнь проведет вдовой, но Никита удивился ее выбором приближенного к царю боярина

– Зря не уговорил я Федосью после смерти Василия вернуться в Новгород, – Судаков достал чернила и перо:

– Здесь бы она замуж вышла за своего, меньше было бы забот и хлопот. Когда Вася посватался, все было ясно и понятно, ровно белый день, а теперь что? Близко к царю, оно, с одной стороны, лестно, но с другой – тревожно. Иван Васильевич молод, нравом горяч, попасть в опалу легче легкого. Да и неизвестно, каким окажется этот Федор. Человек он немолодой, привычки у него устоявшиеся, трудно будет с ним Федосье. Она хоша и разумна, но привыкла к другой жизни, не московской.

Никита Судаков сжег доставленную грамоту. Всю переписку они с дочерью уничтожали, так было спокойнее. Очинив перо поострее, он писал четким почерком.

– Просишь ты у меня, дочь, отцовского благословения. Не дать его тебе я не могу, ты не дитя и я доверяю твоему выбору. Однако будь осторожна. Сама знаешь, москвичи иные люди, на новгородцев не похожие. Следи, чтобы не проговориться о тайне, иначе взойдем мы все на костер и дыбу, и ты, и муж твой, и дети ваши и я.

Книги твои соберу, но прими мой совет и сперва поговори с мужем, как он поглядит на либерею в хоромах. Грамотных у нас не везде жалуют, разузнай, по сердцу ли ему ученость жены.

Засим посылаю тебе отцовское благословение, а любовь моя вечно пребывает с тобой, моей единственной дочерью, как и любовь Бога Единого, что создал небо и землю…

Федору Вельяминову Никита Судаков отписал коротко:

– На брак согласен, за Феодосией, единственной наследницей, закреплено все имущество рода Судаковых, которое отойдет ей после смерти Никиты Григорьевича, а от нее в род Вельяминовых.

Отдельной грамотой Никита перечислил земельные угодья, рыбные ловли на Ладоге и Онеге, соляные копи в Пермском крае, золото и серебро в монетах и слитках, драгоценные камни, меха, шелк и бархат.

– Также шлю икону Спаса Нерукотворного новгородской древней работы, в ризе сканного дела, с алмазами и рубинами, как мое благословение…

Никита бросил взгляд в красный угол. Спас висел в центре иконостаса, закрытый золотым окладом. Виден был только потемневший лик.

– Надобно другую икону выбрать на его место… – Судаков вышел из крестовой горницы. В своих палатах, куда хода никому, кроме Феодосии и доверенного слуги, не было, Никита первым делом снял нательный крест.

Только здесь отец Феодосии чувствовал себя в безопасности. Тайная жизнь, ведомая им долгие годы, приучила его к осторожности. Ни единым вздохом не давал он повода усомниться в своей приверженности церкви. Никиту считали столпом благочестия. Щедрый жертвователь собора Святой Софии, он славился, как кормилец сирых и убогих. Только здесь, среди трепещущих огоньков свечей, обратив взор на восток, он мог беззвучно прошептать заветные слова молитвы, к коим Никита привык с отрочества, когда родители открыли ему свет истинной веры.

Излил он Спасителю и тревогу свою о дочери, и тоску по матери ее. Более двадцати лет вдовел Никита, а в дом никого так и не взял. Из своих никого подходящего ему по возрасту не было, а на чужой жениться было опасно. Однако Никита напомнил себе, что Господь, опора и защита всего, что создано Им: «Поднимаю глаза свои к горам, – шептал он, – откуда придет мне помощь? Моя помощь от Всевышнего, Создателя неба и земли».

С утра Прасковья Воронцова сбилась с ног. Сговор и рукобитье решили устроить на Рождественке. С рассвета в поварне кипела работа. Дворовые девки пекли, стучали ножами, над усадьбой вился запах свежего хлеба и румяных пирогов.

Федор Вельяминов заслал к родственникам Феодосии сваху, старую боярыню Голицыну, однако, получив согласие от Никиты Судакова, боярыню он отрядил только в знак соблюдения обычаев. Выслушав речи свахи, Феодосия коротко кивнула, на том обряд и закончился.

На сговоре читали рядную запись, перечисление приданого, что давал Никита Судаков за дочерью, долю Феодосии из владений покойного мужа, да обещания Федора, закреплявшего за ней и ее детьми, буде таковые народятся, души с землями.

Невесту на сговор привезли ее московские родственники. Сидя в горнице Прасковьи Воронцовой, посаженой матери, Феодосия дергала гребнем волосы, спутавшиеся под тяжелой кикой.

– Вот же обряд пустой, – в сердцах думала женщина, – кому какое дело до деревень, душ и рыбных ловель? Нет, чтоб повенчаться и все, дак ведь еще ждать надо. Петровки на носу, теперь только в августе свадьбу можно устроить. После сговора с Федором и повидаться нельзя, не по обычаю такое до венчания. Когда ж поговорить с ним про книги, что батюшка пришлет из Новгорода? Может, и не поговорить, а все проще сделать… – разобрав льняные пряди, Федосья взялась плести косу.

Едва она успела надеть кику, как за ней пришли боярыня Голицына с Прасковьей.

Федор не видел невесту с их давешней встречи, в той горнице, где сидели они сейчас, разделенные гостями. Вельяминов смотрел не нее во все глаза. Лето повернуло на холод, неделю шли дожди. В неверном свете туманного дня, промеж жемчуга ожерелий, виднелась ее белая кожа, билась голубоватая жилка на стройной шее.

Михайло Воронцов, посаженый отец, монотонно читал рядную запись. Слушая и не слыша его, Федор напомнил себе, что за Петровки надо обустроить женскую часть дома. С тех пор, как схоронили Аграфену, боярин и не ступал туда. Когда-то богатые покои пришли в запустение.

Вельяминов хмыкнул:

– Да как бы это сделать-то? Привезти Федосью в усадьбу нельзя, теперь ее до самого венчания не увидать. Но как обустраивать, ее не спросивши. У новгородских на все свое мнение имеется. Вдруг ей не понравится, как я там все обделаю? Надо у нее выведать, что ей хочется, да и приступить… – он бросил взгляд на серебряную чернильницу с пером, кою приготовили для подписей под рядной бумагой:

– Понятно, как, – развеселился Вельяминов, – новгородка моя читать умеет, и писать тако же.

Боярыне Феодосии, свету очей моих.

Посылаю тебе, возлюбленная моя, благословение и пожелание доброго здравия. Я сам здоров, однако скучаю о тебе и жду не дождусь дня венчания.

Решил я испросить твоего совета. Пора начинать работы в женских горницах, ибо хотелось бы мне, да, думаю, и тебе, чтобы к свадьбе они были готовы. С письмом посылаю тебе план горниц, исчерченный моей рукой. Отпиши, боярыня, чем обивать стены, какие ковры тебе надобны, да куда что ставить.

Остаюсь преданный твой слуга и желаю нам скорее свидеться под брачными венцами.

Развернув искусный чертеж, Феодосия вздохнула:

– Не могу я, не могу! Как не сказать ему? Он поймет, не осудит, не выдаст меня и батюшку. Не могу я жить, скрываясь, таясь и прячась от мужа своего… – она вертела грамотцу, не зная, как ей быть.