Нелли Шульман - Вельяминовы. Время бури. Книга вторая. Часть девятая

– Во-первых, половина Польши отошла рейху, и до сих пор оккупирована. Бреслау, например, и Требниц, где дети Эстер живут. Во-вторых, Эстер, то есть Звезда, командир отряда Армии Крайовой. Русские их не очень жалуют… – Гольдберг помолчал:

– Я с вами хотел поговорить, о Польше… – Эмиль едва успел открыть рот. Федор, легко, взбежал на крыльцо:

– Польша никуда не денется, месье Гольдберг. Пойдемте… – он показал на освещенный, открывшийся сегодня первым кабачок, – я вас угощу. Есть дело… – Федор вспомнил, как покойный де Сели-Лоншан настоял на том, чтобы он пошел к Тео, в Греции:

– И правильно сделал, – сказал себе Федор, – нечего Монаху молчать, и на нее смотреть. Розе я намекну, что-нибудь. Меир пусть с раввином словом перемолвится, когда капеллан сюда приедет… – Меир посмотрел им вслед:

– Наверное, по шахтам что-нибудь. На «Луизе» следующей неделей работу начинают… – застегнув форменную, зимнюю куртку, он пошел к временному, армейскому бараку, рядом с больницей, где полковник устроил себе кабинет.

Первым в пустынную, пахнущую свежим деревом комнату, за неимением кошки, запустили Гамена. Стены немного сочились смолой. Американские солдаты заняли бывшую немецкую лесопилку, у горы Ботранж. Федор обещал Гольдбергу, что перед отправкой подразделения дальше на запад, армия поправит, как он выразился, все бараки в Мон-Сен-Мартене:

– До весны еще долго, – сказал полковник, – и вообще, вряд ли вы каменные дома даже весной начнете строить. Не стоит, чтобы люди друг у друга на головах ютились… – во время оккупации в каждой комнатке, в бараке, жило по нескольку женщин с детьми. Из тыла привезли походные печи, снабдив ими новые строения. Дети носились во дворах, среди курятников и сарайчиков с кроликами. Девочкам солдаты вырезали деревянных кукол, мальчишки помогали саперам, распиливая доски, копошась на лесах.

На «Луизе» и других шахтах компании вчера началась работа. Собрав совещание, в рудничном управлении, Федор смотрел на инженеров и техников:

– Те, кто во время оккупации в живых остался. Они либо в концлагере сидели, либо в отрядах Монаха воевали… – кузен Меир сказал Федору, что, по документам, в компании не было совета директоров:

– Предприятия единолично принадлежали покойному дяде Виллему, – заметил Меир, – я связался с его брюссельским адвокатом, сообщил, что Маргарита выжила… – по завещанию, написанному покойным бароном, после того, как его сын принял сан, компания переходила в полную собственность Маргариты:

– Когда она совершеннолетней станет, – объяснил Меир, – то есть это еще больше десяти лет. Дядя Виллем распорядился, чтобы семья назначила опекунов девочке… – Меир почесал ручкой коротко стриженые, но все равно, немного растрепавшиеся волосы, – надо этим заняться, после войны… – Федор кивнул за окно барака: «Его».

– И ее… – полковник Горовиц не смог сдержать улыбки, – я, кстати, узнал, где в Льеже цветочный магазин. Они работают, несмотря на войну и все остальное… – Меир повел рукой:

– И я ему сказал, что мой виллис в его распоряжении… – услышав о машине, Гольдберг, недовольно покрутил головой:

– Я бы мог и сам до Льежа добраться… – Меир похлопал его по плечу:

– Ты две недели назад подорвал рельсы, ведущие в Льеж. Хромать туда, тридцать километров, я тебе не позволю… – Монах, было, завел разговор о першеронах, с фермы покойного месье Верне. Туда переселились дальние родственники старика, бывший заключенный в концлагере, шахтер, с женой и детьми.

Меир вскинул бровь:

– На телеге туда долго ехать… – Гольдберг отозвался:

– Я никуда не тороплюсь… – полковник Горовиц присел на край стола, разминая сигарету:

– Очень зря, дорогой доктор. Я не торопился… – Меир вздохнул, – а надо было бы. А теперь, видишь, чем все закончилось… – Меир чувствовал себя виноватым в гибели Ирены. Он проводил взглядом Гольдберга:

– Больше никому, кроме Ирены, я не понадоблюсь. Только она могла меня принять, калеку. Она меня любила… – с Розой никто из них не говорил. Меир ее немного побаивался, а Федор только хохотнул, когда полковник Горовиц завел речь о Розе:

– Поверь мне, ни в каких разговорах она не нуждается. Но и сама к Монаху не придет, у нее все серьезно… – вместо этого, Меир посидел с приехавшим в Мон-Сен-Мартен, старым знакомцем, раввином Эйхорном. Капеллан обрадовался:

– Очень хорошо, полковник. Это ведь не первый такой брак будет. Во Франции тоже выжившие люди женились. Сейчас много свадеб начнут играть… – они оба, невольно, посмотрели на восток. Судя по сведениям от Монаха, пока из Германии никто из местных евреев не возвращался. Неделю назад Красная Армия освободила Краков, вчера Меир получил свежую сводку.

– В Аушвиц вошла Красная Армия… – он увидел какую-то печаль в темных глазах Гольдберга. Врач помолчал:

– Маргарита знает, что ее отец… – Меиру показалось, что врач, на мгновение, запнулся, – что ее отец в Аушвице погиб. Насколько я понимаю, нет никакой возможности выяснить, что случилось с профессором Кардозо… – Меир позвонил в Блетчли-парк, дяде Джованни. Полковник услышал по телефону тяжелый вздох:

– Милый мой, нацисты при отступлении жгут все архивы. В Майданеке русские ничего не нашли, и ничего не найдут в Аушвице… – Гольдберг, упрямо, продолжил:

– Все равно. Есть те, кто спасся из лагеря, воевал с партизанами, кого укрывали. Я поеду в Польшу, найду их, и поговорю. Маргарита и мальчики имеют право знать, что произошло. Кроме того… – он не закончил. Они с Меиром оба знали, о чем идет речь. Эстер, до войны, так и не получила от мужа еврейского развода. Меиру не надо было встречаться с раввином, он и сам хорошо знал законы:

– У нее с Авраамом была хупа. Раввины такое разрешают, если первого мужа женщины немцы в лагерь отправили. Считается, что в лагерях никто выжить не может. А если нет? Если Давид спасся, если у Эстер и Авраама дитя на свет появится… – Меир даже поежился. Такой ребенок считался незаконнорожденным:

– Он никогда не сможет жениться на еврейке, выйти замуж за еврея… Но если Давид работал на немцев… – Меир видел, что Гольдберг не хочет говорить о довоенном знакомстве с профессором Кардозо:

– Давид здесь жил, в Мон-Сен-Мартене, в замке. Эмиля покойные барон и баронесса в подвалах прятали, три месяца. Его хотели в Швейцарию вывезти, но кто-то немцам донес… – Меир был уверен, что без бывшего зятя здесь не обошлось:

– Вот и хорошо, – разозлился полковник Горовиц, – пусть Монах едет в Польшу и пристрелит эту вошь. Мир ничего не потеряет. Я не сомневаюсь, что он и в Аушвице при немцах кормился… – полковник Горовиц не стал ни о чем распространяться, только заметил:

– Я кадровый офицер, пока что. Я не могу отправиться в Польшу, как бы это сказать, частным образом… – Монах усмехнулся: «А я могу».