Нелли Шульман - Вельяминовы. Время бури. Книга вторая. Часть девятая

– Ваше запястье… – тихо сказала Роза, забирая цветы, – вы его вывихнули, в шахте. Доктор Хоффман сказал, что вам надо ограничить движения, пока связки не восстановят свои функции… – Роза и сама не знала, зачем сегодня утром вытащила из чемодана, старый костюм:

– А теперь Монах пришел. Зачем я костюм надела? Он опять будет свои шуточки отпускать… – в разговоре с армейским врачом Роза сделала вид, что волнуется за своего бывшего партизанского командира.

– Хоффман сказал, что он сильный человек. Он столько пережил, и восстановил здоровье. Я и сама помню, как он с палкой ходил, как приборы на пол ронял… – сильный человек, стоя рядом с Розой, побледнел так, что девушка даже испугалась:

– Вы… с вами все в порядке, месье… месье Гольдберг… – розы ласкали ей ладонь прохладными лепестками.

Эмиль сглотнул:

– Я… я вам цветы принес, мадемуазель Савиньи. То есть мадам… – Эмиль вовремя себя оборвал:

– Она не любит фамилию бывшего мужа… – Гольдберг понял, что у него вылетело из головы все, вплоть до девичьей фамилии Розы:

– Я сейчас и свою фамилию не вспомню, если она будет на меня так смотреть. Зачем я сказал о букете, розы у нее в руках. Она подумает, что я совсем дурак… – темные глаза Портнихи, под длинными ресницами, слегка заблестели:

– Спасибо… – пальцы все еще не покинули его запястье, – спасибо, месье Гольдберг. Это на новоселье, очень мило… – ее голос угасал, – очень мило с вашей стороны… – Роза загадала:

– Если он не отступит, если не отнимет руки, все, обязательно, будет хорошо. Прямо здесь, прямо сейчас… – Гольдберг, довольно бесцеремонно, отобрал у нее букет:

– Нет, мадемуазель Левина, – он понял, что улыбается, – не на новоселье. Я принес вам цветы, потому, что я вас люблю… – Эмилю, внезапно, стало все равно:

– Как будто в отряде, – подумал Монах, – словно в бою. Просто делай то, что надо, и будь, что будет… – она ахнула, почувствовав, как забилось его сердце, совсем рядом:

– Я вас люблю, и, пожалуйста, окажите мне честь… – Роза не успела его удержать, – станьте моей женой… – Роза посмотрела вниз, в темные, обрамленные мелкими морщинами глаза. Он стоял на коленях.

Девушка всхлипнула:

– Эмиль… то есть месье Гольдберг, я никогда, никогда… – Роза спохватилась:

– То есть я дура, и не слушайте меня, пожалуйста. Я никогда не думала, что я вам… что я вам нравлюсь, что я… – она плакала, опустившись вниз, укрывшись у него в руках. Розы рассыпались по деревянным, чистым половицам, багровые лепестки окружали их мягким ковром. Он шептал:

– Я никогда, никогда бы не смог жить без тебя, Роза. Я и не могу, и не буду. Если ты мне позволишь, конечно, если ты захочешь… – Роза успела подумать:

– Три года, каждую ночь. Три года я засыпала, с мыслью о том, как он меня поцелует… – это было лучше, чем все, что Роза могла себе представить. Она глотала слезы:

– Эмиль, Эмиль, зачем ты спрашиваешь… Я всегда, всегда останусь рядом с тобой, пока мы живы. Я тебя люблю, так люблю… – сухие, нежные губы касались ее влажных щек, ловили каждую слезу:

– Не плачь, любовь моя, не плачь. И прости меня, что я был таким дураком, Роза. Я каждую ночь думал о тебе, ты ведь… – она шепнула: «Хороший работник».

– Ты моя любовь… – Эмиль склонил седоватую голову, целуя ее длинные, до сих пор исколотые иголкой пальцы, – моя любовь, Роза, навсегда…

На столе полковника Горовица лежала аккуратно свернутая радиограмма. Меир пил кофе, рассматривая в окно центральную площадь Мон-Сен-Мартена, со зданиями мэрии, рудничного управления и школы. Фонтан в городском саду, из-за зимы, пока не работал. Проверив механизм, Теодор сказал, что все в порядке:

– К весне инженеры восстановят городской водопровод, – заметил он, – и здесь опять вода зажурчит, как при покойном дяде Виллеме… – из сквера доносились крики детей, и стук футбольного мяча. Воскресная месса во временной, деревянной часовне, с армейским капелланом, закончилась. У входа, у ящика с прорезью, висело рукописное объявление:

– Сбор пожертвований на храм Святого Иоанна Крестителя, с приделом святых Елизаветы и Виллема Бельгийских… – Меир видел в часовне довоенный плакат, изданный к канонизации. Кто-то из женщин сохранил его в бараке и принес в церковь. Святые, с букетами белых лилий, стояли на коленях у алтаря. Плакат успели украсить самодельными цветами, из потрепанной ткани.

На кабачках тоже висели афишки:

– По случаю праздника сегодня открываемся позже… – в саду, на лужайке, солдаты саперного подразделения Теодора вбивали в мерзлую землю шесты. Меир, смешливо, сказал Монаху:

– Мой дальний предок, во время американской революции, женился под хупой из американского флага. Но у вас настоящий балдахин будет… – из сундуков де ла Марков достали кусок старого бархата. Монах и Роза, согласно традиции, эту неделю не виделись, но Меир заходил в барак к сиротам, где жила Роза. Девчонки и Маргарита вышивали на бархате цветы, и буквы на иврите:

– Голос жениха, и голос невесты, голос радости и ликования… – Маргарита, по секрету, отвела Меира в боковую комнату:

– Это де ла Марков свадебное платье, – зачарованным голосом сказала девочка, – тете Розе оно впору. Мы наряд еще в подвале мерили, тетя Роза такая в нем красивая… – хупу Гольдберг и Роза собирались отдать в льежскую синагогу:

– Когда здание откроется, когда раввин появится, – заметил Гольдберг, – в конце концов, приедет кто-нибудь, из Польши, из Германии… – пока никто из депортированных евреев не вернулся домой, но Меир утешал себя тем, что Польша еще не вся освобождена:

– В конце концов, до войны в Европе жило десять миллионов евреев. Невозможно убить десять миллионов человек. Даже один миллион, и то невозможно… – вспоминая о смерти отца, Меир, иногда, ловил себя на мысли:

– Возможно. Немцы в Мальмеди расстреливали безоружных людей, медиков и раненых. Питер меня тогда остановил, сказал, что надеется на такую же услугу. А теперь и Питера нет… – радиограмма пришла из столицы США, за подписью полковника Горовица. Отца похоронили на Арлингтонском кладбище, рядом с камнем в память Аарона:

– Дебора и малыш приехали на церемонию, – читал Меир, – я обо всем позаботился. Дядю Хаима, посмертно, наградили Медалью Почета. Тебя, судя по всему, ждет такой же орден, за бой под Ставело… – Меир, мимолетно, подумал:

– Вряд ли еще в Америке такая семья найдется. Хотя это все неважно, конечно. Важно отыскать Максимилиана и Отто, арестовать их, судить трибуналом и казнить. Важно найти маленького Уильяма, в России. Он наследник титула. Но как у Воронова забирать его сына… – Меир вздохнул. Вторая радиограмма пришла от дяди Джованни, из Лондона. Кузен Стивен с женой и дочерью, уехал на авиационную базу, а от Эстер пока новостей не приходило: