Нелли Шульман - Вельяминовы. Время бури. Книга вторая. Часть девятая

– Тебе для мерок, моя дорогая Портниха. Обязательно прочти первую страницу… – на первой странице Монах, ученическим почерком, написал: «Эмиль любит Розу».

– И я ему блокнот передала… – Роза опустила веки, наслаждаясь рассеянным светом солнца, из-за новых, холщовых занавесок, – «Роза любит Эмиля». Смешно, я три года хотела это написать… – Гольдберг рассказал ей и об Элизе, и о Звезде:

– С Эстер все от одиночества случилось… – они медленно шли по утоптанной тропинке, ведущей на ферму Верне, – не так, как у тебя, с Авраамом… – Эмиль подмигнул ей:

– Видишь, как все вышло… – Роза поняла:

– Он скрывает что-то, я по глазам вижу. Ладно, после хупы он мне все расскажет. Он мне вообще все, всегда будет рассказывать. И я ему тоже, конечно… – взяв Гольдберга под руку, Роза прижалась к его уютному боку, в той же шинели:

– С Авраамом, как и с Джоном, все по делу произошло… – довольно сердито отозвалась Роза, – я могла бы и подождать, не так я была одинока. То есть я тогда думала, что не так. А потом тебя встретила… – в голубом, ярком небе, среди заснеженных веток, перекликались птицы. Белые хлопья посыпались на вязаную беретку Розы, Гольдберг поцеловал ее в теплый нос:

– Это я тебя встретил, и сразу сказал, что ты вызывающе одета. Той же ночью ты мне приснилась, и потом снилась… – он обнимал Розу, прижавшись щекой к ее щеке:

– Надо с ней о Польше поговорить. Она поймет, она меня отпустит. Останется здесь, с Маргаритой, а я поеду на восток и вернусь… – Гольдберг напомнил себе написать капитану Авербаху:

– Я ни польского языка, ни идиш не знаю. Мне там трудно придется. Авербах местный, он поможет… – от Розы пахло спокойной сладостью дома. Эмиль закрыл глаза:

– Буду возвращаться из больницы, обедать, играть с детьми, и сидеть с Розой у камина… – он слышал стрекот швейной машинки, младенческий лепет, на него повеяло ароматом горячего молока и свежих вафель:

– Девочки, – ласково подумал Гольдберг, – пусть будут девочки, красивые, как Роза… – у его уха раздался шепот:

– Милый, тебя пациент ждет… – Эмиль шел проведать новых хозяев фермы месье Верне и осмотреть их заболевшего ребенка.

– Мальчик простыл, ничего страшного… – Роза прислушалась к голосам во дворе, – а самогонный аппарат работает, ничего ему не сделалось. На обеде, кроме водки из Льежа, еще и самогон на столы поставят… – в дорогу шахтер и его жена налили в трофейную флягу Гольдберга грушевой, прозрачной водки:

– И пока мы все не допили, мы в Мон-Сен-Мартен не вернулись… – Роза томно улыбалась:

– Скорей бы брачная ночь. Мы три года ждали с Эмилем, и дождались… – Маргарита сунула голову в дверь:

– Тетя Роза, последний гость приехал. То есть ее привезли… – девушка ахнула: «Не может быть!»

Во дворе барака стоял виллис американской армии. Драматург, в форме полковника, с орденами, усмехнулся:

– Если бы ни мои навыки чтения карты, я бы ферму фрау Беатрисы не отыскал. Хотя твой будущий муж мне все подробно объяснил… – Роза, невольно, вытерла слезы с глаз:

– Линия фронта в рейх продвинулась, но все равно, такое опасно… – фрау Беатриса носила суконное, деревенское пальто и шерстяной платок. На сиденье виллиса стояла плетеная корзинка: – Яиц вам собрала, – захлопотала пожилая женщина, – коврижку домашнюю, к праздничному столу. Герр Теодор мою выпечку хвалил… – она кивнула на Драматурга. Фрау Беатриса, мимолетно, подумала:

– Женщина, что аусвайс оставила, герра полковника напоминала. И мальчишка у нее повадками такой, серьезный. Может быть, сказать ему? Но мало ли людей похожих… – она раскрыла объятья:

– Иди сюда, моя милая. Как и обещала, на свадьбе у тебя буду. Хоть посмотрю, как это у вас делают… – фрау Беатриса шепнула Розе:

– И с дочками вашими повожусь, обязательно… – на крыльце зазвенели детские голоса:

– Фрау Беатриса, милая… – девчонки, сироты, жившие на ферме, бросились к пожилой женщине. Роза оправила кружево на голове:

– Пора и на площадь, Эмиль с Меиром ждут, под хупой. Там раввин и еще тысяча человек, даже на крышах сидят… – Розе, вдруг, стало немного страшно: «Как все сложится…». Она, уверенно, вскинула голову: «Мы с Эмилем любим друг друга. Мы три года этого ждали. Мы будем счастливы…»

Драматург открыл дверцу виллиса:

– Прошу вас, мадемуазель Портниха… – Маргарита устроилась рядом с Розой, придерживая шелковый шлейф платья:

– Я тоже в нем обвенчаюсь… – Роза обняла ее:

– А к тебе зубная фея скоро придет, моя милая… – во рту Маргариты красовалась новая дырка:

– Дядя Эмиль меня под венец поведет, – сообщила девочка, – я выйду замуж за принца… – въехав на площадь, Федор едва ни выпустил руль:

– Здесь больше, чем тысяча человек… – дети забрались на крыши. Над городским садом, над синим бархатом хупы, пронеслось «Мазл тов!».

– Раввин Эйхорн неделю с ними слова разучивал… – смешливо подумал Меир, – а голос у него красивый, даже и не скажешь… – у невысокого капеллана оказался сильный баритон. Меир и капитан Хоффман подписали ктубу, как свидетели:

– Гольдберга, оказывается, Эммануилом зовут… – вспомнил Меир, – с нами Бог. Правильно, так оно и было, и будет… – он покосился на Эммануила, сына Ицхака. Роза вышла из машины, Маргарита подхватила шлейф:

– Он только на Розу смотрит, – понял Меир, – и она от него глаз не отводит. Так Ирена делала. Ирена, Ирена… – Рейзл, дочь Яакова, шла к свадебному балдахину. Темные локоны шевелил легкий ветерок, площадь, потрясенно, затихла. Над бархатом хупы щебетали птицы. Роза улыбалась, глядя на будущего мужа:

– Евреям вход запрещен… – вспомнил Меир табличку на ограде сада, – а теперь здесь хупу возвели. Они с Гольдбергом в городе останутся, вырастят детей и внуков. Наш народ не убить, никогда… – голос раввина взмыл в яркое, полуденное небо:

– Кто она, поднимающаяся из пустыни, несущая аромат мирра и фимиама… – на Меира повеяло запахом сладких пряностей. Монах сглотнул, как Роза взмахнула влажными ресницами. Всмотревшись в дорогу, ведущую на восток, к окраине городка, Меир не поверил своим глазам.

– Стойте! – крикнул полковник Горовиц: «Стойте!».

Ему снилась Эмма.

Горячие, распухшие от поцелуев, искусанные губы, приоткрылись, она помотала растрепанной, белокурой головой:

– Еще, милый, еще… – длинные ноги лежали у него на плечах, он целовал тонкую, горячую щиколотку:

– Я люблю тебя, люблю… – рассохшийся диван отчаянно скрипел. Она стонала, привлекая Джона к себе:

– Я не думала, что бывает так хорошо, милый… – Эмма едва сдержала крик. Джон уронил голову на ее мягкое, нежное плечо:

– Люблю тебя… – позевывая, укрывшись в его руках, она загибала пальцы:

– Январь, февраль, март, апрель… – Эмма рассмеялась: