Валерий Кормилицын - Разомкнутый круг

Русские войска к восьми утра 6 августа вышли на большую Московскую дорогу и быстрым маршем стали удаляться от Смоленска.

Мюрат со своей конницей не думал встретить неприятеля, но неожиданно его передовой полк был обстрелян.

«Замечательно!» – обрадовался Неаполитанский король, обмахиваясь шляпой с широченными полями.

Весь штаб, по обыкновению следовавший за Мюратом, блаженствовал от свежего ветерка, который производила шляпа их начальника.

«На этот раз я восстановлю свою честь!»

– Занять возвышенность артиллерией и бомбить русских! – приказал он.

Генерал Павел Тучков, егеря которого и обстреляли кавалерию Мюрата, приказал им сжечь мост на Строгани, лишь только они переберутся через него, и занять более высокую Валутину гору.

Поставив там пушки, русские артиллеристы весь день 7 августа гвоздили неприятеля, снова покушаясь на честь короля Неаполитанского.

Вырвав из шляпы и растоптав два пера из трех, Мюрат вопил во всю глотку, приказывая взять русскую батарею. Гасконский темперамент так и лез из него, но батарея держалась.

– Послушай, Нансути! Вели своим кавалеристам идти в атаку и взять этот чертов русский буг-о-р-р! – заорал он, ломая последнее перо. – И привези мне их пушки.

Но Аракчеев в бытность свою фельдцейхмейстером так выучил своих артиллеристов, что им было легче отдать неприятелю жену, нежели пушку. Поэтому, прежде чем Мюрат доскакал до пошедшей в атаку кавалерии, та уже улепетывала, и подъехавший потный и пыльный Нансути одышливо объяснил, размахивая руками поактивнее короля Неаполитанского, что нет возможности переправиться вброд под плотной картечью русских пушкарей.

Перьев больше не осталось. Спрыгнув с коня, Мюрат растоптал шляпу, а затем порубил ее дамасской саблей, не подумав, что любой из кавалеристов с радостью приспособил бы ее остатки под попону для лошади или взял бы себе на плащ.

– Ведите этих дармоедов лощиной в обход! – успокоившись, отдал команду Нансути. – И вы, маршал Ней, ведите в бой свою пехоту.

Однако казаки Орлова-Денисова опередили французскую кавалерию и занимали уже лощину до самого Днепра.

– Братцы! Держитесь! Нельзя, чтобы француз обошел наших.

Казаки Черноморской сотни уже завязали рукава за спиной и ждали неприятеля.

В это же время генерал Коновницын успешно отражал атаку Нея. Два эскадрона изюмских гусар, краснея доломанами, рубили французскую пехоту. На помощь им кинулись гусары Сумского полка, за ними в бой вступили мариупольцы и елизаветградцы. Гусары показали французской пехоте и коннице, на что они способны.

Враг отступал.

Мюрат был просто вне себя от такой неудачи и до вечера прекратил наступление. Но только солнце пошло к закату, как французская артиллерия открыла огонь и пешие колонны пошли в атаку, на этот раз сумев переправиться через речку Строгань, но овладеть русскими батареями не успели.

Полки с обозами и артиллерией отошли по Московской дороге и готовы были дать отпор врагу. Но Барклай де Толли решил, что местность неудобна для генерального сражения, и приказал отступать через Вязьму к Цареву Займищу. Гвардия снова не участвовала в деле.

Русская армия опять отступала!

Терпение всех истощилось, да к тому же командующие армиями не ладили между собой. Багратион написал Аракчееву: «Я никак вместе с министром не могу. Ради Бога, пошлите меня куда угодно, хотя полком командовать в Молдавию или на Кавказ, а здесь быть не могу, и вся главная квартира немцами наполнена так, что русскому жить невозможно и толку никакого нет».

Необходим был единый командующий.

В августе Александр дал указ Сенату и рескрипт Кутузову о назначении его главнокомандующим.

17 августа Кутузов прибыл в село Царево Займище, где находилась в то время русская армия. Как писал очевидец этих событий, «минута радости была неизъяснима. Имя этого полководца произвело всеобщее воскресение духа в войсках, от солдата до генерала.

Все, кто мог, летели навстречу почтенному вождю – принять от него надежду на спасение России. Офицеры весело поздравляли друг друга. Солдаты припоминали походы с князем еще при Екатерине…»

Михаил Илларионович ехал в небольшом возке, запряженном парой спокойных гнедых лошадок. В своем простеньком сюртуке без эполет и в фуражке без козырька с красным околышем он был для солдат каким-то удивительно родным и своим, понятным, русским.

Глаз его слезился на ветру, и он беспрестанно тер его то средним пальцем, то тыльной стороной ладони.

– Ишь! Наш-то плачет! Радуется, что к армии приехал, – говорили солдаты, строясь в шеренгу.

Поднявшись на ноги и раскачав этим тарантас, Кутузов снял фуражку и, обнажив седую голову, перекрестил русский лагерь.

– Не надо, ребятушки! Ничего этого не надо! – увидел он, как солдаты схватились чистить обмундирование и амуницию. – Я приехал только посмотреть, здоровы ли вы, дети мои! Солдату в походе не о щегольстве думать – ему надобно отдыхать после трудов и готовиться к победе!

– У-р-ра! – восторженно кричали солдаты, крестя лбы и утирая слезу. – Приехал наконец-то наш батюшка. Теперь-то начнем чехвостить хранцуза!

Это тебе, брат, не Толька Барклаев… Это наш! Рассейский…

В другой раз, увидев, что обоз какого-то генерала мешает идти полку, он велел освободить дорогу:

– Солдату в походе каждый шаг дорог; скорей придет – больше отдыхать будет!

Конечно, после этих слов войско обожало своего предводителя и пошло бы за ним бить хоть черта, хоть дьявола.

На следующий день главнокомандующий занимался рутинной штабной работой – бумагами. Он выяснил, что резервов мало, ружей, патронов, снарядов и шанцевого инструмента на крупный бой не хватит, продовольствия – в обрез.

Кутузов всегда помнил наставление Румянцева, что войну надо начинать с сытого солдатского брюха.

А самое главное, мало оставалось самих солдат – полки были не укомплектованы. По спискам в обеих армиях числилось около 113 тысяч человек, а на самом деле оказалось 96. Почти вдвое меньше, чем у Бонапарта.

«Нет! Никак нельзя давать здесь генерального сражения! – отбросив в сторону бумаги, думал Михаил Илларионович. – Никак нельзя… Следует прежде собрать резервы. И позиция у Царева Займища не годится – за спиной болотистая долина реки Сежа. Нет! Как это ни тяжело, следует отступать, а то положу тут солдатских голов… – Бог и матери не простят!»

– Приехал Кутузов бить французов! – доедал кабанчика Шалфеев.

Рядом с набитыми ртами сидели хохлы и согласно кивали головами. Перед компанией в палатке на самодельном столе изобильно лежали огурцы и в бутылках при свете свечей блестела и искрилась жидкость, радуя гвардейское сердце.