Валерий Кормилицын - Разомкнутый круг

У города Красного Наполеон приостановил движение своих войск с целью дождаться присоединения всех вышедших из Смоленска эшелонов и, чтоб не тратить времени напрасно, безуспешно оттеснял авангард Милорадовича от дороги.

– Ща-а-с! – рассуждали казаки. – Уступим им при таких-то обозах…

Казачки стали самыми богатыми людьми в русской армии. У них было все!.. Начиная от собольих шуб и кончая бутылками мадам Клико. Оболенский углубился в философию: относится ли к шампанскому сей напиток? Он находил много доводов и примеров, что это простое вино, но полностью уверен не был и гневить Бога не стал.

За сто рублей ассигнациями казаки отдавали мешок серебра, оттого что было тяжело возить его.

Маркитанты скрипели зубами от зависти – покупать шли к казакам, а не к ним. Донские орлы не жадничали и отдавали все за бесценок. «Чего жалеть-то – дорога дармовыми обозами запружена».

Михаил Илларионович решил нанести удар по растянувшимся войскам противника, дабы воспрепятствовать их соединению и перерезать путь отхода от Смоленска к Красному.

Все течет, все изменяется! Теперь он принял роль старого, умудренного жизнью кота, а Наполеон стал загнанной, убегающей мышью.

Кутузов разделил армию на три отряда.

Отряд под командованием генерала Голицына в составе 3-го пехотного корпуса и 2-й кирасирской дивизии, выдвинувшись к деревне Уварово, должен, по замыслу главнокомандующего, атаковать противника в Красном. 1-ю кирасирскую дивизию, в которой находились конногвардейский и кавалергардский полки, согласно диспозиции, отрядили в отряд генерала Тормасова с заданием: утром 5 ноября выступить из села Шилово и, обходя Красный с юга, через Сидоровичи, Кутьково и Сорокино выйти к Доброму в тыл французам, перерезать дорогу и закрыть пути отхода к Лядам.

Название этого населенного пункта в устах солдат заискрилось всеми красками богатого русского языка.

Отряд Милорадовича, скрытно расположившись у сел Мерлино и Ржавка, должен был пропустить корпус Даву к Красному и затем выйти ему в тыл.

В приказе Кутузов писал Милорадовичу: «Сего дня предполагается атака на неприятеля… Вы же при приближении неприятеля к Красному не тревожьте его в марше, но как он Вас минет, дабы поставив его между Вашим и нашим огнем, заставить сдаться».

Конногвардейцы стояли в стороне от дороги у нахохлившегося леса. Сеял мелкий дождь, переходящий в снег. Отощавшие за время наступления лошади вздрагивали и шумно фыркали, тряся головами.

Всадники уныло сидели в седлах, пряча замерзшие руки в рукава шинелей и стараясь поглубже втянуть голову в плечи, чтобы за шиворот не текло с кожаной каски.

– Как вороны на плетне, – резюмировал Оболенский, разглядывая меланхоличные лица, покрытые капельками влаги. – Ежели бы мадамочку увидали, враз, полагаю, оживились бы, – заржал он, но на шутку никто не отреагировал.

Люди устали и были голодны. Провиант и фураж затерялись на казавшемся бесконечным Смоленском тракте.

– Ну и место нам досталось, – прочистив горло, произнес Рубанов, глядя на мокрое поле, покрытое низким жестким кустарником и к тому же изрытое рвами и ямами. – Егерям как раз впору, а не кавалерии, – бурчал Максим,– я бы того квартирмейстера, кто оную позицию выбрал, заставил бы вместе с нами наступать и с удовольствием бы поглядел, как он расшибет свою глупую башку, когда конь влетит в яму.

– Что вы там бубните, Рубанов? – поинтересовался Оболенский.

– Да вот, делаю предположение о происхождении сих отверстий в земле, – склонился Максим, заглядывая в наполненный водой небольшой ров.

– Ну и к какому выводу пришли, господин поручик? – тоже заглянул в яму князь.

– Скорее всего, здесь брали глину для кирпичей на постройку провиантского склада, набитого мясом и хлебом, – сглотнул слюну Рубанов.

– Или для винной лавки, – в свою очередь, захлебнулся слюной Оболенский.

– …Однако не исключено… – не слушал его Максим, – …что здесь искали клады на Ивана Купалу. Может, на дне этой затопленной водой впадины находится сундук, полный…

– …Водки! – перебил его, алчно сверкнув глазами, Оболенский, и друзья засмеялись, с удовольствием видя повеселевшие лица гвардейцев.

Но далее развить тему впадин и трещин они не успели.

Отдаленный гул канонады стал быстро приближаться к ним, и на дороге показалась неприятельская пехота.

– Палаши к бою! – взвыл обрадованный штаб-ротмистр. – Сейчас согреемся, – уже тише произнес он, по старой привычке занимая место перед своим бывшим взводом.

Лесницкий оказался позади него, разглядывая холодными голубыми глазами противника.

У Вебера, от непогоды что ли, заломил палец, и он незаметно уехал с первой линии.

– По-о-о-лк! – услышали голос Арееньева. – С места в карьер – марш!

И куда делось уныние… Размахивая над головой палашами, полк пошел в атаку. Усталые лошади, стараясь не попасть в яму и скользя по грязи, медленно набирали скорость.

Французы, не ожидая встретить здесь русскую конницу, растерянно крутили головами. Затем кое-как пришли в себя и дали не дружный залп. Построиться в каре пехотный полк не успел и был изрублен русскими.

Максим наблюдал за Сокольняком, рассчитывая в случае чего подстраховать его. Но подпоручик преобразился, лицо его пылало вдохновением боя, а длинная нескладная фигура, казалось, стала продолжением палаша.

Он бесстрашно врубился в ряды пехоты, хлестко нанося удары, гибко наклоняясь то вправо, то влево, хорошо контролируя поле боя перед собой и вовремя реагируя на противника, стремящегося нанести удар.

«Неплохо, неплохо!» – мысленно похвалил его Рубанов, поискав глазами Кешку.

Тот бился невдалеке, и сбоку его опекал Шалфеев.

«Тоже привыкает!» – с удовольствием отметил, привстав на стременах и нанеся страшный удар пытавшемуся поразить его штыком усатому пехотинцу. И тут же заметил две небольшие полевые пушки, полностью подготовленные к стрельбе и направленные на его взвод.

– А-а-а! – раздирая губы коню удилами, направил жеребца на суетящихся артиллеристов.

Один из них подносил к фитилю горящий запал. Рука сама, не успел он решить что делать, рванула пистолет, и, не целясь, Максим выстрелил в канонира. Француз в это время повернулся к нему боком, и пуля ударила его под лопатку. Взмахнув руками, он рухнул сначала на колени, а затем голова его ударилась о лафет, а руки обняли ствол родной пушки.

– Взво-о-о-д! – заорал Рубанов, стараясь привлечь внимание к другому орудию.

В это время грянул выстрел, он даже не расслышал его в грохоте боя, а только почувствовал шелест картечи у виска. На секунду ему показалось, что смерть обняла его и что-то призывно шепчет.

Стряхнув наваждение, он налетел на артиллеристов, и палаш стал яростно кромсать мягкую теплую плоть.