Валерий Кормилицын - Разомкнутый круг

– А ежели она поинтересуется, почему я не купил их в цветочном магазине или не срезал в оранжерее у графа де Сентонжа? – наивно поинтересовался Максим, почесывая пером за ухом.

– Скорее всего, не спросит. Женщины с удовольствием верят в романтическую ложь. А коли спросит, ответьте, что добытые таким вульгарным образом цветы не достойны ее красоты…

Сударь! Да научитесь вы, наконец, говорить комплименты и изысканно лгать? – вскричал учитель. – И запомните еще одну неписаную истину, – успокоился он, – женщины верят не умом, но сердцем!

Поэтому Бог не сумел придумать такой вещи, в которую дама захотела бы поверить, но не смогла!..

«Господи! Как я устал от этих учителей», – подумал Максим, делая так, как велел наставник.

По пятницам высший свет собирался в салоне мадам Изабеллы, приятной сорокалетней женщины, давней приятельницы де Пелагрю.

Встретив гостей, подруги, уединившись, что-то принялись темпераментно обсуждать.

«Все, как у нас в Петербурге. Тот же язык, те же нравы и те же сплетни. Словно и не оставлял родные пенаты», – внутренне усмехнулся Рубанов, не сводя взгляда с прекрасных плеч Анжелы.

Грациозно повернув голову к де Бомону, она слушала его, изредка отстраненно улыбаясь и кивая.

«Ах, какая шея! А эта прелестная впадинка рядом с ключицей… Вот бы славно было коснуться ее губами…

«Да-да! Все это я должен ей говорить… – Встретился Максим со строгим взглядом учителя, незаметно указавшего головой и глазами в сторону д’Ирсон. – Требует, чтоб подошел к ней. – Вздрогнул плечами Рубанов и обреченно вздохнул, причем ему показалось, что грудь при вздохе надулась шаром немца Шмидта. – Эти ангелы слишком крепко спят вместо того, чтоб подтолкнуть меня в спину или подвести ко мне мадемуазель Анжелу… И почему архангел Гавриил не возьмет крепкую дубину из райской яблони и хорошенько не намнет лентяям бока?» – Закусив губу, направился он в изящную западню, заметив поощрительную улыбку Рауля де Сентонжа.

– Добрый вечер, месье, добрый вечер, мадемуазель, – два раза склонил голову, подумав: «При Бородино легче было…»

Красавица даже бровью не повела, а маркиз пошаркал ногой, словно давил устрицу.

Но этикет есть этикет!

– Присаживайтесь, месье Рубанов, – прищурив глаза, указал он на кресло.

«Морду-то скорчил! – еще раз поклонившись и улыбнувшись, утонул в мягком кресле Максим. – Батюшки. У меня такое чувство, что колени выше головы». – Поелозил он задом, передвигаясь к жесткому, но надежному краю.

– Вы пришли за деньгами? – стараясь выглядеть серьезной, своим божественным голосом спросила д’Ирсон.

Рубанов с удивлением взглянул на нее, прорабатывая в голове варианты ответа. Вариант был один – поинтересоваться насчет денег.

Но пауза слишком затянулась.

«Тугодум!» – и мадемуазель де’Ирсон сама ответила на поставленный вопрос:

– За двух или трех загнанных лошадей! – наивными голубыми глазами глянула она на кавалериста.

Де Бомон на всякий случай хихикнул, а Максиму захотелось провалиться сквозь землю, что он успешно исполнил, углубившись в кресло и вспоминая святого умника Иеронима.

«Получил, оккупант несчастный!» – с удовлетворением подумала Анжела, но в ту же минуту неожиданно ей стало жаль русского. – Как побледнел, бедненький! А какая изысканно-нежная родинка у него на щеке… и свежие губы… и неплохо танцует…»

– Но ваши розы были действительно великолепны! – удивляясь себе, произнесла она, окуная в пучину отчаяния де Бомона.

Чуть помедлив, Рубанов выбрался из своего убежища. Настроение его несколько улучшилось, и он даже засомневался в философской концепции Иеронима.

«Ах, как она аристократично-кокетлива», – размышлял он.

– Какие грустные обстоятельства! – сам не поняв зачем, произнес де Бомон, развеселив Анжелу.

«Этого только недоставало! – подумала она. – Пожалела захватчика, но он такой печальный и беспомощный…»

«Все-таки удивительными дураками иногда выглядят мужчины в обществе красивой женщины! – сделал вывод Максим. – Догадываюсь, что месье Иеронима при жизни женщины не раз ставили в глупейшее положение».

В этот вечер отношения Рубанова с д’Ирсон не продвинулись и на полвершка.

– Сообразите мое положение, граф, когда она укусила меня, вспомнив загнанных лошадей, – жаловался де Сентонжу Максим.

– Но затем она похвалила цветы?! – подбодрил ученика граф Рауль. – «Только, боюсь, сделала это из жалости!» – Будьте увереннее! Вам не хватает смелости и напора… Это и есть главный ваш недостаток в отношениях с дамами. Малейшее неприятие с их стороны, и вы паникуете и сдаетесь. Между тем сдаваться следует им! Вот мое кредо и глубокое убеждение. Прибавьте рыси, господин ротмистр! Отступать не допускаю возможности…

«Однако план атаки несколько скорректируем», – решил полковник Анри Лефевр.

– В следующий раз зайдем с фланга…

– А для начала следует напиться! – перебил его Рубанов.

– И этим вы покажете свою слабость… Ну почему у русских и горе и радость заливают водкой? Глупости! Это все эмоции, – более мягким тоном произнес де Сентонж, отбросив полковничьи интонации, – именно от них происходит не изысканное, но нервное пьянство… Добейтесь, чтобы она сама переживала по вашему поводу!

– Как же мне этого добиться? – спекшимся голосом поинтересовался Максим. – Она с любого бока ужалит…

– Требуется соперница! Я чувствую, что вы не совсем безразличны мадемуазель д’Ирсон. А в таком случае весьма полезна соперница… Потом поймете, мой мальчик, – в волнении забегал по комнате граф. – Впрочем, как говорил ваш Суворов, солдат должен понимать маневр командира… Теперь вы с ней встретитесь в доме мадам де Пелагрю.

Перед свиданием я самолично вылью на вашу голову полфлакона женских духов. Только безносый не почувствует их тошнотворный запах, а у мадемуазель д’Ирсон аккуратный носик, и ей не откажешь в логике и проницательности. Она сразу поймет, что духи женские… А вы, месье, ухаживайте напропалую за юной Беатрис, дочерью мадам Изабеллы. Эта особа не сводит с вас глаз, как же – герой Бородина!..

Извините. Скепсис проигравшего компанию. Так вот…

И не упоминайте более про Бородино!.. – взорвался граф де Сентонж.

– А я и не упоминал. Вы сами вспомнили! – заступился за себя Рубанов. «А это сражение и потомки не забудут!» – гордо подумал он.

– Вы о чем задумались? Слушайте меня!

«Граф становится занудой… Видимо, от моих неудач», – сосредоточился на обсуждении диспозиций ученик.

– Если мадемуазель д’Ирсон, как и положено в таком случае, своим ехидным голоском язвительно поинтересуется, почему от вас пахнет «этими прекрасными женскими духами», нагло уверяйте, что духи мужские!