Валерий Кормилицын - Разомкнутый круг

В данное время боевые действия не велись, и гвардейцы занимались любимыми развлечениями своего командира, разумеется, при его активном участии. Петербург, вахтпарады и дежурства в Зимнем отошли на задний план и постепенно забывались.

Рубанов реже вспоминал о Мари и матери. Перемена обстановки развеяла его грусть.

Весело, с гвардейским шиком, с валашскими цыганами, с французским шампанским и русской водкой встретили новый, 1811 год. Это был двойной праздник – перед Новым годом пришел рескрипт из Петербурга о присвоении корнетам следующего чина. Аркадий Суворов в немалой степени посодействовал тому, чтобы его друзья и адъютанты стали подпоручиками.

Как оказалось в дальнейшем, праздник для Рубанова являлся даже тройным. В конце февраля он получил письмо от князя Петра, из которого узнал, что два месяца назад на свет появился еще один Голицын. Князь по этому поводу радовался до сумасшествия. «Весь вильненский гарнизон напился и лежал в лежку, – сообщал он. – Я посчитал, народили его с княгиней в день моего отъезда… Вот радость-то… И еще – военный министр Барклай де Толли ввиду болезни Каменского предполагает назначить вместо него в Дунайскую армию Михайлу Илларионовича Кутузова. Так что – жди! Скоро встретимся».

31 марта князь Петр вместе с Кутузовым были уже в Бухаресте, и в начале апреля новый командующий затребовал конногвардейцев в главную квартиру. Вместе с ними приехал и Аркадий Суворов. Ему ни в какую не хотелось расставаться с полюбившимися гвардейцами.

13 апреля, после бала, по дороге в Яссы Суворову предстояло переправиться через речушку Рымна, прославившую отца. Когда Суворов-сын впервые увидел сию речонку, он развеселился и пошутил, что батюшка, мол, изволил преувеличить насчет этого ручья, в котором во время сражения потонули тысячи турок. Здесь даже на пари не утонешь. Но недавно прошли дожди, река вздулась, превратившись в глубокую и бурную.

– Чего встал? Поехали! – велел Аркадий Суворов ямщику.

Не успели отъехать от берега, как возок перевернулся, и ямщик начал тонуть. Генерал кинулся ему на помощь – нельзя оставить русского человека в беде. Ямщика он спас, а самого, побитого о камни, выбросило в полуверсте от переправы уже мертвого.

Это было ударом для всей армии и командующего. Михаил Илларионович знал и любил Аркадия с самого его детства.

– Кому Бог дает сразу все и смолоду, те долго не живут!.. – произнес старый полководец, морщась и вытирая единственный глаз.

Для подпоручиков, которые сделались друзьями Суворова, потеря была просто невосполнимой… Это трагическое происшествие долго не выходило из головы и бередило их молодые души, точно они были виновны в его смерти.

Над генералами Дунайской армии лежало какое-то проклятие: здесь скончались командующие Михельсон и Прозоровский, Аркадий Суворов, и вот теперь умирал от лихорадки тридцатичетырехлетний Николай Михайлович Каменский. Кутузов искренне жалел командующего. «Следует быстрее кончать эту войну! – думал он. – Ежели такие молодые уходят, что же обо мне говорить?!» – И энергично принялся за дело.

– Силенок у нас маловато! – кряхтел он, просматривая различные ведомости вместе со своим старшим адъютантом.

– По спискам сорок шесть тысяч человек, – уточнял Голицын.

– И с такими силами занимаем тысячу верст… Надо громить живую силу врага, а не сидеть по крепостям. Пишите-ка, батенька, приказ. – С трудом поднялся он с кресла и, заложив руки за спину, принялся топтаться по комнате. – Пусть все наши силы стягиваются к трем пунктам: Бухаресту, Журже и Рущуку.

«Трудновато будет драться с турком, имея всего четыре пехотные и две кавалерийские дивизии, – думал командующий, – но надо бить не числом, а умением». – Вытер заслезившийся глаз, вспомнив слова своего учителя и судьбу его сына.

Кавалергарды тоже получили подпоручиков и вместе с конногвардейцами были назначены ординарцами к командующему.

– Неизвестно, что лучше – то ли бездельничать в Силистрии, то ли носиться как угорелые из Бухареста в Рущук и обратно, – делились они своими мыслями.

Осторожный Кутузов тщательно готовился к кампании и старался все предусмотреть, поэтому менял диспозиции, улучшая их, а ординарцам приходилось доносить эти улучшения до самых отдаленных гарнизонов.

Но конечно, все неприятности забывались, если случалось танцевать на балу с юными женами валашских бояр или бесить надменного Ланжерона. После Силистрии граф Ланжерон уверовал в свой полководческий дар. До приезда Кутузова он временно командовал армией вместо больного Каменского и рассчитывал стать постоянным командующим… и теперь считал себя обойденным. Где только можно он нагло уверял, что стареющий командующий ничего не предпринимает без его совета. Гвардейцы где только можно, нагло уверяли, что генерал Ланжерон ничего не предпринимает, пока не посоветуется с ними…

Красавицы валашки млели от столичных офицеров, и носатому французу все чаще приходилось оставаться с носом.

В болгарских деревнях правого берега Дуная распространился слух о том, что Селим III назначил вместо престарелого Юсуф-паши нового визиря. Надменный француз тут же отрядил конногвардейцев на разведку в Шумлу под предлогом пересылки в Турцию писем турецких пленных, находящихся в России.

По прибытии с задания гвардейцы пошли на доклад не к Ланжерону, а к Кутузову.

– И кто же назначен вместо Юсуфа? – барабанил пальцами по столу командующий.

– Какой-то Ахмед-паша. Как нам сказали, он был начальником Браиловского гарнизона и в прошлом году удачно отбил приступ князя Прозоровского.

– Я, сынки, с Ахмед-пашой познакомился лет двадцать назад – разбил его при Бабадаге… а потом встречался в мирной обстановке – он сопровождал меня в поездках по Константинополю. Так что этот азиат – мой старый знакомец. А сейчас, сынки, идите отдыхайте и спасибо за службу… Скучаете, поди, по столице-то? – по-отцовски улыбнулся Михаил Илларионович.

Для скорейшего заключения мира с Турцией в помощь Кутузову из Петербурга прислали известного дипломата Италинского с двумя помощниками – надворным советником Петром Антоновичем Фонтоном и его младшим братом Антоном Антоновичем. За несколько дней до их приезда визирь Ахмед-паша предложил прислать к нему в Шумлу уполномоченного для переговоров. Обрадованный Кутузов направил так кстати прибывшего Фонтона-старшего и с ним трех кавалергардов. «Конногвардейцы теперь пусть с донесениями побегают», – решил он. Посольство не возвращалось долго.

– Гляди-ка, как кавалергардам у турок понравилось, – удивлялся Оболенский.

– И чего там хорошего? Кормят каким-то бурьяном, лучше бы мяса побольше давали, поят шербетом… вот уж гадость-то в сравнении с водкой, тьфу.