Валерий Кормилицын - Держава (том второй)

«Как Вилли иногда бывает вульгарен, — вздохнул Николай, — но он прав. Число орудий у них утроилось».

— Ники. Макаки заново создали флот. Англия построила его на своих верфях. И мечтает… как это… чужими руками загрести жар, — замер, набирая в грудь воздух и самозабвенно захохотал, шлёпая себя в восторге по ляжкам и притопывая ногой. — Ты на меня положительно влияешь, Ники, — вытер ладонью правой руки, слезящиеся от смеха глаза.

«Чудачеством прикрывает ум и железную волю в достижении цели, — с уважением глядя на кайзера, пришёл к выводу Николай. — И смертельно ненавидит главного нашего друга–врага — Англию», — пригладил бородку российский самодержец.

— Я подумаю насчёт военного союза с тобой, Вилли, — заметил, как напряглись оба министра. — Традиции есть традиции…

— Ники, надейся на меня, — бодро и жизнерадостно заметался по просторному кабинету Вильгельм. — Я не ударю тебе в спину, а стану её защищать, пока будешь колошматить япошек. — А что касаемо внутренних врагов — то громишь евреев и громи… Нет насекомого хуже еврея. Разве что — интеллигент…

— Да я их не громлю, — растерялся Николай, — как–то само происходит…

— Газеты врать не станут, Ники, но я тебя не осуждаю… Как–нибудь и я до них доберусь… У меня они тоже поднимают голос… Но только на кухне.., — вытаращил глаза и стал набирать в грудь воздух…

По приезде в Петербург Николай и Александра решили отслужить благодарственный молебен и выбрали для этого Собор Андрея Первозванного в Кронштадте.

Государь с государыней не отгораживались от простых людей, и огромный собор едва вместил желающих послушать пастырскую проповедь и увидеть царя и царицу.

— Дух — это сила, которую вдохнул Бог в человека, завершая сотворение его, — вещал с амвона проповедник. — Это искра богоподобия, горящая в душе человеческой. Зажигает она Совесть, которая есть проявление духовной жизни, зажигает любовь к Богу и Человеку. Всё идёт от души и совести. Нет в мире силы, способной погасить искру духа. Лишь сам человек может погасить её, коли отречётся от Совести и Любви. А лишаясь духовных опор, люди превратятся в стадо, жалкое в своём скудоумии и страшное дикостью нравов. И забудут они о заповеди «Не убий». И много крови прольётся, если люди откажутся от Бога, от Веры Православной и от России. Злобная сила, идущая от дьявола, способна разрушить всё нас окружающее. Способна разрушить Святую Русь и самого Человека, создание Божие… С нами Бог! — должны мы помнить всегда. А значит Сила и Правда, которые помогут бороться со Злом… А самое страшное Зло живёт в самом человеке… Вот с ним–то он и должен бороться, призывая в помощь Господа Бога.

— Ники, отец Иоанн страждет ни столько за нас, сколько за Россию… А нам следует найти Святителя, который бы молился за нашу семью… Отец Иоанн слишком строг и суров. Нам бы молитвенником — простого русского мужика, чтоб получать от него помощь и утешение, — шептала мужу царица, осеняя себя крестным знамением.

После службы царская чета долго беседовала со священником и, услышав, что тот собирается в Петербург исцелять больных, пригласила с собой на яхту «Штандарт».

На пристани, распрощавшись с Николаем и Александрой, благословив их и собравшихся верующих, отец Иоанн прошёл к своей карете, поздоровавшись с кучером Ильёй и двумя, обычно сопровождавшими его женщинами, которые по очереди поцеловали его руку.

— Ефимия, ты что–то сегодня сама не своя, — обратился к одной из них. — Муж опять не начал пить?

— Нет, батюшка, как отвели от него змия проклятого, с тех пор лишь молоко пьёт, — перекрестилась пожилая женщина, — вновь припав к руке отца Иоанна. — У меня просьба к вам.

— Говори, — усаживаясь в карету и ещё раз благословив собравшихся людей, произнёс протоиерей.

— Соседка просила. Молоко у меня покупает. Молодая барынька, а муж ейный приболел. В гимназии учительствует.

— На заклание меня приглашаешь? — сурово глянул на побледневшую женщину. — Поехали, Илья. На Выборгскую сторону нам.

Карета плавно тронулась и пара вороных покатила её по набережной.

Остановились у трёхэтажного дома.

Священника встретила худая женщина в накинутом на плечи пуховом платке и, поцеловав руку, повела в квартиру.

— Паралич разбил мужа, — всхлипнула она. — Сколько дён лежит, не встаёт.

Отец Иоанн сел на поставленный рядом с кроватью табурет и взяв безвольную руку больного, долго смотрел ему в глаза.

— Давно с тобой беда случилась? — тихо спросил измождённого мужчину.

— Аккурат седьмого сентября, на день мученика Созонта, святого Иоанна, — комкая на груди платок, начала объяснять женщина.

— Пусть сам объяснит, — тихим голосом произнёс священник. — Коли в день святого Иоанна произошло — вылечу.

— Да он говорит невнятно, не разберёте, батюшка.

— Разберу, — возразил Отец Иоанн. — Ну, слушаю, — властно произнёс он, обращаясь к больному.

— Уп–пал. В глаз–зах темно стало, — заикаясь, забормотал мужчина. — Дохтор порошков дал, и лежать велели.

— Громче. Громче говори.

— Слабость замучила.., — громче произнёс больной.

— Плохо слышу. Сядь и ещё раз скажи.

— Не могу. Сил не осталось.

— А ну сядь, — громовым голосом воскликнул отец Иоанн, и к удивлению жены и двух прибывших с ним женщин, больной, кряхтя и отталкиваясь рукой от матраца сел, свесив с постели жёлтые ноги в несвежих кальсонах.

— На день Созонта стукнуло, — уже внятно произнёс он.

— Созонт — луков день по народному поверью, — весело произнёс священник. — Ну–ка, женщина, очисть и принеси нам луковицу, — велел отец Иоанн. — А ты вставай, — поднялся с табурета и протянул в сторону мужчины руку. — Вставай сказал… И к столу иди.

— Не дойти мне, упаду, — испуганно отказывался парализованный.

— Дойдёшь с помощью Бога… Там и луковицу с хлебом съешь и водой запьёшь, — обхватив больного за плечи, поднял его с постели и, немного придерживая за руку, повёл к столу. — Ну вот, а говорил — не дойдёшь, — взяв у жалостно охающей супруги луковицу, протянул мужчине. — Ешь, а порошки, что доктор прописал, выбрось. Кто ест лук, того Бог избавит от мук. Повтори за мной. Лук да баня всё поправят, — обратился к жене. — Помоете ноне его, и пусть лук каждый день ест, — направился к дверям, с улыбкой отметив, что растерявшаяся и удивлённая женщина, глядя на уплетающего лук с хлебом супруга, даже забыла поблагодарить его. — Ну что ж, теперь к твоему знакомцу, — усаживаясь в карету, произнёс целитель, заметив, как побледнела молочница.

«На всё Его Святая воля», — перекрестился священник.

— Что–то, Ефимия, ты лицом стала, словно молоко, — произнесла вторая женщина. — Приболела что ли?

— Тпр–р–у-у, — натянул вожжи кучер. — Ефимия велела у магазина Башкирова остановить, — доложил он отцу Иоанну.