Дмитрий Гусаров - Партизанская музыка [авторский сборник]

А если отец работает в дневную смену? Неужели его не отпустят хотя бы на денек. Могут и не отпустить — в кузнечном всегда нехватка рук, жара у горна и сквозняки чаще, чем в других цехах, кладут людей в постель с простудами… Когда же мне лучше заскочить в свой, электросварочный? Хорошо бы в обед, когда все собираются в теплой электродной. Привет, работяги! Как кронштейны рессорной подвески, не отлетают больше? Научились их приваривать или опять на заклепки перешли? А собрал ли кто больше тридцати рам за смену? Или мой рекорд все еще держится? Что это дым у вас горький! Мажьте электроды не жидким стеклом, а патокой — слаще будет… Откуда я взялся? Прибыл в командировку — важное и срочное задание… Где служу? Это секрет. Особые войска, потому и форму не носим. Вот и догадывайтесь…

В Свердловске надо хоть на минутку в обком комсомола заглянуть. Как же это вы, братцы, в партизаны молодежь направляете, никчемушные кавказские кинжалы даете, а про гармонь забыли? Нехорошо… Видите, комиссару отряда товарищу Малюку приходится человека за три тысячи верст гонять, свои личные деньги на гармонь тратить. Разве может партизанский отряд без гармони? Нет-нет, в «Боевых друзьях» нас только двое из свердловчан. Я и Димка Матвеев. Остальные в отряд «Мстители» направлены. Они на Ругозерском направлении фронта… Точно не знаю, но думаю, что у них с музыкой такое же положение. А Борька Пивоваров немного умеет играть… Слабенько, едва-едва, но для начала сгодится…

— Павел Дмитриевич, вы не спите?

— Почему же? Сплю.

— Павел Дмитриевич, как вы думаете — за неделю можно до Ирбита добраться?

— До Ирбита? Это ведь на Урале, кажись?

— Да.

Брагин долго молчит, я, затаив дыхание, жду.

— По нынешним временам, навряд ли… Громов после бригадного похода в отпуск ездил, так от Беломорска до Кирова пять дней потратил. Считай, отсюда до Беломорска три дня уйдет, да и Свердловск — это тебе не Киров… Нет, недели никак не хватит. А тебе зачем это? Уж не домой ли собрался?

— Нет… Я так…

Меня нестерпимо подмывало открыть кому-то тайные надежды, я уже не мог больше держать их в себе, мне уже казалось, что никто лучше Павла Дмитриевича, с его умом, опытом и строгой придирчивостью, не рассудит, насколько серьезны намерения комиссара и мои упования. Единственное, чего я боялся, — это показаться смешным. И теперь, когда все, как мне думалось, рухнуло, я был доволен и тем, что вовремя удержался от откровений.

— А при чем тут Беломорск? Зачем он нужен — Беломорск? — неожиданно раздался горячий и насмешливый шепот. — Кому в голову придет ехать из Пудожа на Урал через Беломорск? Разве нет пути через Каргополь на Няндому?

Конечно же, это был Дерябин. Кто, кроме него, всегда готов ввязаться в чужой разговор? Он сидел у моих ног и курил, пуская дым в открытую дверцу печки.

Брагин не любил, когда его поправляли.

— Ты ездил на Няндому через Каргополь? — спросил он Дерябина тоном, не предвещавшим ничего хорошего.

— Ну и что? Я и в Рязань никогда не ездил, а через Казань туда не поеду, — и Дерябин коротко всхохотнул.

— Ты не ездил, а я от Пудожа до Няндомы пешком, шаг за шагом, прошел, все двести верст. Весной, вместе с бригадой… И потратили мы на это больше недели. Вот так, Дерябин.

— Чего ты сравниваешь? Чего сравниваешь? То — весна, распутье, а тут — зима… Если и не будет попутных машин — встал на лыжи и айда. Парень молодой, три дня — и в Няндоме. Сел в поезд, одна ночь — и в Вологде. Пересел в другой, два дня — и в Свердловске. А там сколько до Ирбита?

— Там немного, двести верст, поезд семь часов идет, — сказал я, невольно поддаваясь дерябинской убежденности.

— Ну вот. Сколько дней вышло? Семь? Ладно, добавим еще сутки на всякий случай. Получается, за восемь дней можно добраться.

— Тьфу ты! Противно даже слушать!

Брагин повернулся на другой бок и затих, но Дерябин не привык уступать последнего слова.

— В командировки только так и ездят. А если сидеть сложа руки, ждать, на удобства рассчитывать, всего страшиться — то лучше и не трогаться с места… Есть и еще один путь — через Вытегру, Кириллов, прямо на Вологду. Но тут советовать не стану. Коли военные держат дорогу в порядке — можно в два дня до Вологды проскочить, а коли нет — и за полмесяца не проберешься. Четыреста верст с гаком… А тебя что, действительно на Урал командируют? — спросил он так прямо и неожиданно, что я растерялся…

— Не знаю… Говорил комиссар…

— Зачем?

— Гармонь надо привезти.

— Что, что? — не сдержал своего изумления Брагин и перекатился на правый бок. — Что привезти?

— Гармонь! — вместо меня веско ответил Дерябин. — И удивляться тут нечему. Музыка нужна в отряде. Только зачем же так далеко ездить? У тебя дома есть гармонь?

— Нет. Покупать надо.

— А-а, понятно. — Дерябин затих, посидел в раздумье и вдруг заторопился. — Ну ладно, отдыхайте.

В следующую ночь наше отделение уходило в суточный наряд на охрану партизанского узла связи. На противоположном берегу широкой и многоводной Водлы, в поселке Стеклянное, стояли отряд имени Чапаева и штаб южной оперативной группы. Там же находился узел связи, обслуживавший партизан и подпольщиков в южных районах оккупированной Карелии.

Пока Водла не была покрыта льдом, охрану штаба и узла связи держал отряд имени Чапаева, но вчера река окончательно стала, за сутки в трех местах протянулись от берега к берегу пунктирные тропки, и теперь пришла очередь «Боевых друзей».

Было уже совсем темно, когда мы, в полном боевом снаряжении, в белых маскировочных костюмах, с вещмешками за спиной и даже с ручным пулеметом, спустились на лыжах к реке, перешли ее и ровно через десять минут неторопливого хода уже стояли перед домиком штаба опергруппы. Только здесь я заметил, что вместо девяти человек нас в отделении семеро: не было Дерябина и Никитина. Для двух постов в три смены семерых вполне хватало, и я не придал их отсутствию ровно никакого значения.

За целый месяц мне впервые довелось очутиться на правом берегу, который оттуда, с противоположной стороны, казался для нас загадочным и привлекательным, все время думалось, что именно здесь, где находятся штаб, радиостанция, санчасть, и происходит что-то значительное, что оправдывает нашу долгую и скучную службу. Это мое наивное представление, что в штабе опергруппы каждую минуту происходит что-то необыкновенное, что там не едят, не пьют, не спят по ночам, а лишь сидят над картой, выслушивают донесения и отдают команды, в тот раз так и осталось непоколебленным. Мы стояли на посту по часу, и все восемь смен мне довелось стоять у входа в штаб, и мои обязанности мало чем отличались от тех, какие приходилось нести на охране отрядного склада, — разве тем, что там я без разводящего имел право допускать к складу лишь отрядного начхоза и его помощника, да и то лишь днем, а тут и днем и ночью взад и вперед ходили мимо меня человек до десяти, и каждый обижался, если я окликал и спрашивал пропуск.