Ританна Армени - В бой идут «ночные ведьмы» [litres]

Татьяна встретилась со своей будущей подругой Верой в поезде, везущем их в Энгельс. Вера – пухленькая девушка со строгим взглядом. Она все принимает всерьез и является большим сторонником дисциплины, вплоть до самых жестких форм, которые все остальные девушки переносят с трудом. Вера до войны преподавала в Педагогическом институте в Москве и хотела бы после победы вернуться в Керчь, откуда была родом, и преподавать там.

После первого же совместного полета они остались довольны друг другом. В небе они не нуждались в словах. Чувство товарищества и полное взаимопонимание очень важны в обстоятельствах, где приходится обходиться минимумом жестов и где каждая секунда промедления может стоить жизни. Евдокия, заметившая их дружбу и спаянность, всегда отправляет их на задание вместе.

Подруги с гордостью рассказывают, как однажды отправились бомбить немецкие укрепления на берегу Терека недалеко от станции Хамидие. Все в том полете было против них – они бы ни за что не справились, если бы не было между ними полного взаимопонимания в мыслях и действиях. Когда они взлетали, небо так заволокло облаками, что казалось – они летят в молоке. Потом погода улучшилась, но в тот момент, когда им вот-вот предстояло поразить цель, снова набежали низкие облака, и они огорчились, что вынуждены будут действовать вслепую. Однако небо прояснилось, и вражеские зенитные установки тут же были пущены в ход, так как прожекторы высветили У-2, летевший перед Татьяной и Верой. Сбросив светящуюся бомбу, они отвлекли внимание на себя и дали возможность подругам ускользнуть. «А теперь уходим!» – прокричала Вера, и Татьяна начала маневрировать – в этом деле она была мастерица: сначала самолет накренился на одну сторону, потом на другую, затем стал выписывать зигзаги, уклоняясь от лучей прожекторов, и, наконец, ушел из-под вражеского огня. Инстинкт подсказывал ей, что надо быстро улетать, закладывая виражи, но она этого не делает. Что-то сильнее инстинкта самосохранения останавливает ее. Может быть, это был голос Веры, которая кричала сзади: «Мы на месте!» – указывая на цель. Татьяна направила У-2 на заданную точку, куда надо было сбрасывать бомбы, понимая, что теперь они станут легкой добычей и все решают буквально считанные секунды. Штурман должен был взять цель, а пилот держать скорость, высоту и курс.

Друг друга они понимали без слов. Татьяна сконцентрировалась на полете, а Вера сбросила бомбы именно в тот момент, когда они были над целью. Задание выполнено. Но не успели они перевести дыхание, как немцы открыли по ним огонь – корпус самолета был пробит, машина начала вибрировать и терять высоту, рычаги управления практически не действовали. Татьяна поняла, что им не удастся снова набрать высоту и нужную скорость – возможно, им не удастся перелететь через горы и вернуться на полевой аэродром, возможно, они упадут здесь, в нескольких сотнях метров от врага. Она ничего не сказала Вере, в этом не было нужды. Но тут сама природа пришла им на помощь: неожиданно поток восходящего воздуха подхватил их и перенес через гребень горы, отделявший их от базового лагеря.

Спасены? Еще нет. За горой они попали в туман, и посадочная полоса скрылась из виду. Когда Татьяна и Вера все-таки посадили самолет, они нашли в себе силы отнестись к этим происшествиям с юмором, хотя не скрывали, что в иные моменты едва не впали в отчаяние. Приземлившись, они почувствовали, как дрожат у них колени, – они чудом избежали смерти. Вот к ним уже бежит механик Зина, она улыбается, не замечает ошеломленные лица подруг. Подбежав к самолету, Зина осматривает его и говорит Татьяне: «Не волнуйся, командир, завтра я тебе его сделаю – будет как новенький. Мы его вылечим». И все вместе они рассмеялись.

В июне 1944 года, после четырех лет войны, когда немцы все свои лучшие военные силы сконцентрировали на Восточном фронте, американские и канадские союзники высадились в Нормандии. Летом 1944 года «ночные ведьмы» уже летали в небе над оккупированной Варшавой, но тогда было еще трудно предположить, что война входит в свою заключительную фазу. Открытие второго фронта не облегчило тягот на первом. Немцы отступили перед Красной армией лишь до Вислы. Эта река делит на две части польскую столицу – здесь немцы держатся довольно стойко. Польша в огне. Восстание в Варшаве потоплено в крови.

Двадцать пятого августа Татьяна и Вера в очередной раз садятся в свой самолет – в общей сложности на их счету семьсот совместных боевых вылетов. На этот раз их экипаж хотели разделить, но подруги так этому воспротивились, что в конце концов одержали верх.

Полет был трудным. Вражеские зенитки сразу открыли огонь, так как их самолет попал в перекрестье четырех прожекторов. Тем не менее Вера сбрасывает бомбы на цель, после чего Татьяне удается набрать высоту, уклониться от вражеского огня и повернуть в сторону базы. У нее вырывается вздох облегчения, но она не замечает опасность, грозящую сверху: немецкий истребитель открывает огонь по биплану. Бак пробит, самолет тут же превращается в факел, вспыхнувший в ночном небе. Пилот и штурман не могут двинуться, они зажаты в тесных креслах. Их охватывает пламя.

Недолгое время спустя, когда над полевым аэродромом загорается рассвет, что возвещает об окончании полетов, Ирина начинает перекличку. Татьяны и Веры нет в строю, они не откликаются. Все знают, что значит это молчание. Теперь предстоит найти останки самолета – они должны быть где-то неподалеку. Самолет находят на следующий день. В этот раз судьба не была благосклонна к Татьяне и Вере, дружбы и взаимопонимания оказалось недостаточно, чтобы ускользнуть от смерти. Они сгорели в небе над землей, уже освобожденной Красной армией, – всего в нескольких километрах от аэродрома.

Грузовик везет на полевой аэродром то, что осталось от их тел.

В 1944 году «ночные ведьмы» уже хорошо были знакомы со смертью. Полк потерял и оплакал многих, очень многих. Перед мертвыми телами девушек отброшен стыд и воинская дисциплина.

Татьяна и Вера – то, что от них осталось, – лежат перед однополчанами, их можно распознать по знакам отличия на форме, тоже опаленной в огне.

К внутренней боли примешиваются угрызения совести. Девушки могли бы спастись, если бы у них были парашюты, но их авиационный полк собственным коллективным решением от парашютов отказался. И никто не настоял, чтобы они остались в обязательном комплекте. В узкой кабине парашюты занимали бы много места, затрудняли бы движения и не позволили взять максимум бомб. И потом: прыгать с парашютом на вражескую территорию – значит попасть в плен, а это было хуже, чем сгореть в небе.

Ирина встает со стула и сообщает, что приготовила для нас с Элеонорой моченые яблоки в сахаре, и хочет, чтобы мы их попробовали. Она берет трость и направляется к холодильнику. Вынимает оттуда банку и протягивает нам. После чего быстро заканчивает рассказ о Татьяне и Вере. Я не удивляюсь: уже не раз Ирина прерывала рассказ, когда боялась, что не справится с эмоциями. В наши первые встречи я думала, что перерывы в повествовании, которые она устраивала, вызваны усталостью и слабостью, но потом поняла, что это не так. Ирина в свои девяносто шесть лет не ведает усталости или, может быть, просто хорошо умеет распределять свои силы. Она приглашает нас к себе после дневного сна, потому что тогда чувствует себя в форме. Воспоминания семидесятилетней давности, даже самые трагичные, хранятся в глубинах ее памяти в строгом порядке. Наконец-то я поняла – Ирина прерывается, чтобы ее гостьи не чувствовали смущения, когда она рассказывает о боли, смерти, страдании. Она не хочет, чтобы, переживая эти трагедии, мы потеряли нить повествования о ее подругах и о значении Великой Отечественной войны.