Валерий Строкин - Так и кончается мир [СИ]

Я закурил. Никто и никогда определенно не сказал, для чего живет человек на планете Земля. Цель жизни простая — жизнь, ее совершенствование, утверждают философы. Добро делать у нас не получается. Зло — не хотим, но совершаем, с завидным постоянством. Никого не любим и очень редко — себя… Тогда для чего живем? Для того чтобы завтра сдохнуть? Что-то оставить после себя, например, память? Выходит, живем ради памяти? Глупо просто жить. Просто жить тоже глупо, не так всё просто и не у всех получается. У матери природы никто просто так не живет. Всё с пользой, тесно связано и перевязано, от маленькой мошки до лопоухого слона. А мы? Для чего она нас выпестовала? Мы научились быстро выживать, потеснили зверей, вырубили леса, обжились и привыкли чувствовать себя венцом природы, царями всего сущего. Сейчас нам не от кого защищаться, кроме самих себя. А Бог? Бог! Он хотел, сделать нас своим подобием и назвал нас своими чадами, своей паствой. Подобия не получилось, мы ничем не отличаемся от тех, кто жил до нас тысячи лет назад. Время нас не изменило, мы от него не зависим, мы все те же хомосапиенсы с палкой-копалкой, превратившейся в ружьё. Сегодня чада не распнут Бога, а расстреляют в каком-нибудь глухом тупичке или сунут ножичком где-нибудь в темном переулочке.

Так для чего мы живем? Как нам ни муторно, какие мы ни есть плохие, но мы помним о Тебе, тянемся к Тебе. Распускаем сопли, молим о прощении. Наши грехи как колодки — раз повисли, не снимешь. С каждой новой глупостью становятся тяжелее, тянут вниз. Зачем такое мудачье Тебе нужно? Глупая, самоуверенная, эгоцентричная паства? Или Ты забыл о нас? Плюнул в сердцах с небес, громыхнул молнией и отвернулся: что хотите, то и делайте. Для чего же мы живем? Чтобы завтра сдохнуть?

— О чем задумался, казак?

Даже не заметил, что Света прекратила играть.

— Так, ни о чем.

— Так и быть, — Светка демонстративно зевнула, положив гитару на колени, потерла глаза кулаками. — Сегодня я у тебя сниму одноместный номер. Ты согласен?

— Конечно.

— Тогда укажешь мои апартаменты? Я устала и ужасно хочу спать.

— Хорошо, я постелю тебе в спальне, в шкафу имеется последняя пара чистого белья. Я — в зале, согласна?

— Еще бы, ты очень великодушен, — Света поцеловала меня в щеку и поднялась.

— Веди, показывай мой номер люкс. Мне тебя сегодня сам Бог послал. Мир не без добрых людей. Ванна, ужин, постель — чего еще надо для полного счастья?

Я провел её в спальню. Здесь было темно, неделю назад от взрыва вылетело стекло, оконный проем пришлось закрыть найденным в подвале куском фанеры.

— Здесь темно.

— Как раз то, что необходимо для спальни, — ответил я, доставая из блока чистую пару наволочек и простынь.

— Возьми, застелешь сама.

— Гран мерси, — наши руки столкнулись, замерли на миг и, как мне показалось, неохотно расстались.

— Спокойной ночи, — пробормотал я, поспешно выходя из комнаты. Везде витал душистый и дразнящий запах Светкиных волос.

Пройдя в зал, я задернул занавески. В городе до сих пор сказывались перебои с электроэнергией — света не было, как и специалистов которые могли бы отремонтировать дороги, электрические линии, водоснабжение и другие коммуникации. Нормальная жизнь в городе не скоро возобновится. Все, как таракашки, забилась в щели в состоянии выжидания — что дальше?

Я закурил и нервно заходил по комнате.

Надо было уезжать неделю назад, вместе с Юркой. Он звал. Проклятое любопытство заставило остаться, плюс холодок от возможной опасности, которая нависла над городом. Остался и в который раз убедился, в глупости человеческой, его безграничных, незнающих меру пороках. Испытал, довелось таки, заразился — прилипчивый и навязчивый страх. Оказывается у него гнусный, кисловатый запах. Смерть шагала, где-то рядом по улицам и лениво помахивала косой. Итак, для чего мы живем? Ради естественного, человеческого любопытства, которым я страдаю чрезмерно? Что дальше? Тешим себя, успокаивая, бесплотными иллюзиями и надеждами. Иначе невозможно — мир сурови безразличен к нам. Дальше, хочется в это верить — будет лучше. Обязательно.

Я докурил сигарету и прилег на диван. Сон не шел. В голове, туманными призраками бродили мысли: о войне, смысле нашего существования, если он все-таки есть, о спящей за стенкой девочке, ищущей острых ощущений и рассуждающей о смысле жизни. «Купила мама Гоше, новые калоши…» Что будет, когда вернусь в нормальный город, тихое, умиротворенное общество. Я твердо решил уйти из театра — достаточно, точки над «и» расставлены. Не мое… Хейфиц, должен вот-вот вернуться с труппой из Франции. Меня уже не интересовали, с каким успехом прошли спектакли, были ли аншлаги, скольких француженок покорил «прим» — Борзыкин, что подарит, своей невесте Курин. Но внутри разливалась горькая желчь, что и я там мог быть, да рылом и характером не вышел. Вдвоем с Хейфицем, мы написали пьесу по мотивам Доде — «Тартарен из Тараскона». Начали репетировать. Считал, что сыграю Тартарена, но Хейфиц передумал. Из театра «Парадис» пригласили Моисеева. Черт с вами, господа! Я перевернулся на другой бок. Должно быть мне удалось задремать, но ненадолго, я почувствовал болезненный толчок в бок.

— Ты спишь? — услышал разочарованный голос Светы.

— Нет, читаю, — раздраженно ответил я.

Она прилегла рядом. Я почувствовал тепло её тела, скрытого тонкой майкой. Темный локон упал на щеку.

— Мне стало страшно, одной, — прошептала Света, прижимаясь.

— Ты действительно этого хочешь? — я попытался отстраниться.

Она укусила меня за плечо. Я обнял её и крепко прижал.

— Да, — Светка впилась в мой рот затяжным поцелуем…

— Привет, давно ждешь?

Я вздрогнул, передо мной стояла Оля. Толстая коса перекинута через плечо и похожа на спящую змею, свернувшуюся на груди. Прищурившись, по старой привычке человека носящего очки, она с интересом рассматривала меня. Её взгляд упал на ноги.

— Туфли жмут?

— Жмут, — я ухмыльнулся и небрежно пошевелил пальцами ног.

— Давно сидишь?

— Недавно. — Я изучал её новый красный костюм. Воротник белой сорочки украшала маленькая золотая булавка — мой подарок. Оля смущенно оглянулась, кивнула на спрятанное в глубине улицы кафе, там варили неплохой кофе.

— Давай зайдем, я хочу пить? — предложила она.

Проклиная тесные туфли, я обулся. Оля продолжала меня пристально разглядывать.

— Ты действительно изменился, — поставила окончательный диагноз.