Владимир Макеев - Кому светят звезды

Катя распахнула в удивлении глаза, увидев среди партизан человека в немецкой форме и с немецким карабином на плече; с ним разговаривал Колобов. Катя подошла ближе.

— Как же ты не предупредил нас о засаде, Терентий? — укоризненно покачал головой Дед.

— Никак не мог, Гаврилыч. После того как вы старосту Крекшина шлепнули, мне веры не стало. Следили за мной, гады, Сергован с Семкой. Даже карабин мой разрядили, без патронов он.

— Ну ладно, бросай его к черту, бери нашу русскую трехлинейку. Будем держаться здесь, дальше отходить некуда — берег залива… Каратели вот-вот в атаку пойдут.

— Много их, Гаврилыч. Да еще полицаи.

— Сколько есть, все наши, — нахмурился Колобов, доставая из вещмешка запасные диски к ППШ.

К говорившим подошел Оборя, левая рука висела на перевязи.

— А этот фашистский прихвостень откуда взялся? — сплюнув, спросил он.

— Ты шибко-то рот не дери, — огрызнулся бывший полицай.

— Свой он, Петр, — сказал Колобов. — По нашему заданию в полиции служил. Не раз и твою голову от фашистской пули сберегал.

— Фу-ты, ну-ты! — удивленно присвистнул Петр. — Что ж ты тогда, в старостиной избе, комедию разыгрывал?

— Тебе, дураку, откройся, потом беды не оберешься, — усмехнулся Терентий Бляхин.

— А если бы мы тебя вместе с колченогим Деомидом в расход пустили?

— Взял бы смертный грех на душу…

Их разговор прервал резкий визг и взрыв мины. Гитлеровцы начали сильный минометный обстрел. Катя почувствовала удар в спину, там, где у нее была рация. Поспешно стянула лямку и увидела, что крупный осколок разбил радиостанцию, но она-то и спасла ей жизнь.

— Товарищ командир! — окликнула она Колобова. — Радиостанцию разбило. Остались без связи…

И тут немецкие автоматчики пошли в атаку. Выглянувшее из-за облака солнце осветило верхушки стройных сосен и заиграло на зеленых касках и вороненой стали автоматов появившихся из леса гитлеровцев. Партизаны не стреляли, экономя патроны. Гитлеровцы приблизились к середине поляны, и тут Колобов первым нажал курок ППШ. Из наспех вырытых окопчиков, из-за валунов и пней по врагам хлестнули пули.

То залегая, то снова поднимаясь, фашисты приближались. Притаившаяся за толстой сосной, Катя видела почему-то лишь открытые, перекошенные, орущие рты и увеличивающиеся в размерах автоматы, очереди которых убивали ее товарищей, срезали ветви и листья, отрывали щепу деревьев, высекали искры на валунах.

И все же повернула назад, не выдержав меткого огня партизан, поредевшая цепь карателей. Но за первой атакой последовала вторая и третья. Катя стала тщательно прицеливаться, видела, как падают те, в кого она стреляла. Рядом слышала перестук автомата Колобова.

Однако немцы сумели обойти их рубеж справа. Во врагов полетели лимонки, знала Вологдина — последние. Потом Колобов приказал отходить.

Катя вместе с горсткой бойцов отступала мимо иссеченных осколками и пулями деревьев и кустов. По лицу били ветки, уставшие ноги цеплялись за корни. Рядом кто-то падал, и нельзя было понять, споткнулся человек или догнала его вражеская пуля.

Стараясь не потерять из виду Колобова, Катя не смотрела под ноги. Только раз опустив взгляд, увидела уткнувшегося лицом в мшистую землю пожилого партизана. Голова его была пробита пулей, а руки по-прежнему сжимали нацеленный во врагов автомат. Почему-то вспомнилось, как ранним утром он аккуратно зашивал порванный пиджачишко. Тоже, видно, надеялся, что переживет и этот, последний бой.

У Вологдиной подкашивались ноги, от усталости деревенело тело. Она споткнулась о сваленное бурей дерево и упала. И не было ни сил, ни желания подниматься. Ее вдруг охватило безразличие к собственной судьбе. К ней подбежал Дед. Его резкое: «Вставай, бой не кончился!» — прозвучало громче выстрелов. Катя поднялась, стряхнула прилипшие к гимнастерке сухие сосновые иглы.

— Еще и прихорашивается, — неожиданно тепло сказал Колобов. — Не отставай, дочка. Вон комиссар ранен, а не валится на землю.

Пройдя метров двести, Колобов резко изменил направление движения и ускорил шаг.

Все глуше слышались сзади немецкие автоматные очереди.

— Похоже, они нас потеряли! — обрадованно сказал Дед.

К вечеру горстка партизан вышла к берегу Финского залива. Пахнуло прохладой и свежестью.

— Восемь человек, — проговорил Колобов, глянув на измученных людей. — Тут и остановимся.

Бережно опустили на землю потерявшего сознание комиссара, которого несли Оборя и Терентий Бляхин. Петр потуже забинтовал раненую руку.

Восемь измотанных боем, бессонной ночью и голодом партизан со считанными патронами в автоматных дисках, в легкой одежде оказались на пустынной морской косе. Один за другим валились люди на песок.

— Где мы находимся, товарищи? — спросил пришедший в себя комиссар.

— На берегу залива, Николай Петрович, — подсев к нему, ответил Колобов. — Вот думаем-гадаем, что дальше робить будем…

— По воде пешком только Иисус Христос топал, — сказал Оборя. — А сунься обратно в лес — на карателей напорешься.

— Надо коллективно подумать, — приподнимаясь на локте, сказал Петров.

— Когда отходили, я поваленные деревья видела, недалеко тут. Построим плот, — предложила Вологдина. — На нем плыть к своим.

— Девка дело говорит, — поддержал Терентий Бляхин. — Деревьев тут поваленных действительно полным-полно. Моток колючей проволоки тоже видел.

— Плот — это хорошо, — одобрил Колобов. — Но как его построить? Ни топора, ни гвоздей.

— У меня тесак от немецкого карабина, — сказал Тереха.

— А у меня саперная лопата, — отозвался Костя Рыжий.

— Гвоздей тоже надо поискать. Вон сколько на берегу хлама всякого выброшено. Обломки ящиков, в них наверняка гвозди есть, — поддержал друга Оборя, — забивать любым голышом можно.

— Всем, мне кажется, уходить на плоту не следует, — тихо произнес комиссар. — Кто поздоровей да из местных, может укрыться у родственников или друзей.

— Верно, Николай Петрович, — кивнул согласно Колобов. — Значит, сделаем так: Петр Оборя, Костя Пахомов, Илюха и Андрей остаются здесь, пробираются по одному в дальние села. Мы с комиссаром, радистка и Тереха Бляхин попытаемся выплыть на плоту: Терехе оставаться нельзя — на первой же сосне повесят…

— Мы вам такой плот отгрохаем, любую штормягу выдержит, — сказал Оборя.

— Это завтра, а пока спать, — завершил разговор командир отряда.

Ни слабый свет, пробивающийся через ночные тучи, ни жесткая травяная постель, ни опустившаяся на берег прохлада не помешали партизанам забыться крепким, долгим сном. Колобов сам дежурил почти всю ночь, и лишь когда заалел восток, разбудил на смену Костю.

Утром комиссар не мог подняться. Катя перевязала ему грудь и ноги, поудобнее положила в песчаном ложе, посоветовала меньше шевелиться. Партизаны умылись, почистили оружие.