Збигнев Сафьян - Потом наступит тишина

Свентовец еще минуту держал трубку в руках, потом усмехнулся и положил ее на рычаг.

— Ну, — сказал он, — дуй в свою роту. Ты завтракал?

— Нет, товарищ майор.

— Ну, иди. Хенцель тебе подскажет, где разыскать Кольского.

Минутная передышка. Она в самом деле длится минуту, когда командир батальона думает, что все возможное уже сделано. Надо ждать результата, а потом, возможно, вновь предпринимать все сначала… В этот момент лучше не думать, не помнить, не анализировать принятых решений и не задавать себе ненужных вопросов. Новички, неопытные офицеры, присланные из штабов в строевые части, не понимают простых истин, для многих из них война — это игра по карте, где все обосновано, имеет свой порядок и смысл. Потом они отказываются от этого, постигнув настоящее положение вещей: во время боя принимают решения, о результатах говорят потом.

Майор Свентовец — не новичок, и все же… «Я действовал но уставу и одновременно в противоречие ему. Батальон отразил пять атак, от него, если следовать здравому смыслу, должны были остаться только рожки да ножки, а немцы уже давно должны были быть в Бретвельде. А ведь батальон существует, зарылся в землю и ведет бой без артиллерийской поддержки, надежных укреплений, под непрерывным огнем противника… На карте, следуя логике, меня уже давно не должно быть, а тем не менее… Два взвода из роты Реклевича немцы выбили из окопов, прижали к домам, был настоящий ад, каша, конец света, а рота, однако, контратаковала, вернулась на свои позиции…

Почему так произошло? Потому что я поддержал их огнем из минометов и противотанковых ружей? Ерунда: это сейчас значат ровно столько же, сколько стрельба из детского пугача…

Почему захлебнулась атака немцев? Бойцы стреляли по танкам и не сходили с мест, погиб расчет станкового пулемета, расчет 45-миллиметровой пушки… По идее мы остались безоружными. Но враг не прошел. Стойкость? Упорство? Опыт? А может, особое психологическое состояние, возникающее в ходе многочасового боя, когда уже не думаешь, не чувствуешь, не понимаешь, а только знаешь: ни шагу назад! Нельзя отступить, можно только умереть.

Вражеский снаряд разорвался рядом с 45-миллиметровой пушкой. Наводчик убит, его место занял командир батареи и вел огонь до конца… Как звали командира батареи? Не помню, не помню даже его лица. Или же взводный Стемпень, который повел своих бойцов в контратаку. Кажется, очень высокого роста, говорил, как на востоке Польши, растягивая слова… Вскочил и крикнул: «За мной!» И потом еще что-то, совсем неуставное. Очередь прошила его насквозь. А бойцы пошли. Их хлестали пулеметные очереди, расстреливали танковые снаряды, а они шли… Заместитель Реклевича на левом фланге подбежал к танку с гранатой в руке… Снарядом «фердинанда» ему оторвало голову. Помню только, что он был очень похож на Олевича. Точно такое же детское выражение лица; сколько же здесь еще совсем мальчишек, черт возьми!

Учитывал ли это Векляр? Или просто включал в свои расчеты? Наверное, нет… Генерал, который так поступает, ведет себя непорядочно. Нельзя так планировать. Почему? Какова средняя стойкость пехотного батальона? И все-таки я должен сказать Векляру: «Товарищ генерал, надо сохранить дивизию, сохранение дивизии не всегда зависит от генералов».

А если противник будет атаковать в шестой раз? Думаю, враг уже не тот, каким был в период оккупации Польши, даже не тот, как во время операции в городе. У него нет шансов на победу».

Поручник Кольский доложил, что потерял связь с соседом справа. Спустя несколько минут стало известно: батальон Тышки не выдержал. Свентовец явственно представил себе: пересеченная местность на юго-запад от Бретвельде, извилистая линия обороны натягивается как струна, рвется — и немецкие головорезы уже в польских окопах. Перед ними Бретвельде, на холмах к северу от него безмолвствует полковая артиллерия. Майор почти физически оглушает брешь на правом фланге, его охватывает страх. Если противник продвинется дальше, он может выйти в тылы батальона… А тогда… Неизвестно, что будет…

Что случилось с полком Оски? Он занимал позиции дальше на запад, по направлению к Бёслицу. Кто-то ведь должен закрыть брешь, а у него, у Свентовца, нет для этого сил. Он страдал от этого бессилия.

Радист вызывал штаб полка. Вот уже несколько минут монотонно повторял позывной.

— Со штабом полка связи нет, — доложил он. — Штаб, наверное, сменил дислокацию.

— Поручник Хенцель! — позвал Свентовец. — Любой ценой восстановить связь!

Но что в данном случае может сделать старший адъютант батальона?

Снова докладывал Кольский: «В семистах метрах прямо перед моими позициями появились немецкие бронетранспортеры. Огнем из 45-миллиметровой пушки один из них подбит. Противник на правом фланге занял фольварк Редлиц». Фольварк Редлиц! Свентовец вспомнил, что Крыцкий говорил ему: «Не давай противнику занять фольварк «Редлиц». «Да я не свожу с него глаз, отметил его на карте, и это все, что могу сделать».

Рация молчит, сел аккумулятор.

Час назад, когда она еще работала, каким-то чудом радист вышел на связь со штабом дивизии. С полком этого сделать так и не удалось. Но в дивизии их не слышали. До Свентовца доходил только голос начальника штаба, толстого полковника. «Крыцкий, доложи обстановку! — И спустя какое-то время опять: — Крыцкий, доложи обстановку!» Видно, они тоже искали связи с Крыцким. А какова же в самом деле обстановка? Каковы намерения командования дивизии и полка? На растерзание, что ли, бросили батальон? Реклевич докладывает, что с северной стороны уже нет роты автоматчиков.

«Я — островок, — подумал Свентовец, — островок у Бретвельде… — Чувство одиночества, угнетало его. — Я — старый партизан, к регулярной армии не привык; в отряде всегда действуешь на свой страх и риск; конечно, операции планировались, но в ходе их никто не ждал никаких указаний, руководствовались здравым смыслом и необходимостью. А теперь вместе со связью теряешься и ты. Действуешь в соответствии с ранее отданными указаниями, а они зачастую уже отменены».

Свентовец в бинокль внимательно рассматривал передний край. С КП Кольского ему был виден оборонительный район роты, поле, изрытое снарядами, и в глубине занятый врагом фольварк Редлиц. Совсем недавно фольварк оборонял батальон Тышки, теперь же в его разбитых постройках за невысоким забором сидят фашистские головорезы.

Наблюдательный пункт Кольского находился в развалинах сожженного особняка на самом краю Бретвельде; остатки стен служили неплохим укрытием, а обзор оттуда был превосходный. Кольский умел, как всегда, выбрать место под наблюдательный пункт. Его следовало бы похвалить, но похвалы сейчас не имели смысла.