Збигнев Сафьян - Потом наступит тишина

Свентовец с биноклем у глаз анализировал положение. Час назад все же удалось связаться с полком, что было заслугой Хенцеля, использовавшего для этого артиллерийского наблюдателя. Свентовец доложил: «Враг атакует с южного и западного направлений. Если немцы прорвутся в Бретвельде сквозь брешь между нами и Оской, мы окажемся отсеченными. Боеприпасы на исходе, большие потери в живой силе. Предлагаю отойти на север от Бретвельде».

Ответ: «Запрещаю. Удерживать занятые позиции».

Это было час назад. Теперь уже ясно, что немцы просачиваются сквозь брешь. Штаба полка в Бретвельде уже нет, и связи с ним никаким путем не установишь. «Есть ли шанс продержаться до наступления темноты?» — подумал Свентовец.

Повторил вслух:

— Есть ли шанс продержаться до наступления темноты?

— Нет, — сказал Хенцель. Высокий, стройный, он постоянно поправлял очки на носу. До войны был учителем математики. Говорил сухим тоном, короткими фразами. — Если мы не отойдем севернее на холмы, — добавил он, — нас отсекут от своих.

Это прозвучало как приговор.

Свентовец молчал. Вспомнил генерала Векляра и спор, который не успел с ним закончить.

«Стойкость, упорство», — повторял Векляр. «Война заканчивается, давайте подумаем о людях», — настаивал Свентовец. Больше он ничего Векляру не сказал, не успел. Теперь же майор не сомневался — сухарь Хенцель, конечно, прав. Батальон должен без паники оторваться от противника и отойти на холмы. Это было бы здравое решение. Нельзя долго сидеть на острове. Но Свентовец знал, что не примет такого решения.

— Я получил приказ удержать позиции, — сказал он, — и буду их удерживать.

Почувствовал на себе несколько ироничный взгляд Хенцеля, подумал: «Вот так и я смотрел на Векляра».

— Этот приказ для нас уже недействителен, — настаивал Хенцель. — Полк отошел, батальона Тышки нет, удержать Бретвельде при таком положении без подкрепления мы не в состоянии. Так воевали в сентябре [27] Имеется в виду сентябрь 1939 г., когда гитлеровская Германия напала на Польшу. .

«В сентябре? Не будем считать это иронией. Не знаю, какой смысл имеет для штаба полка удержание южного фланга, не могу знать. Я должен выполнять приказ, и точка. А Хенцель прав».

— Ведь это совершенно очевидно, — заявил поручник голосом учителя, объясняющего легкую задачу упрямому ученику. — У нас нет связи с полком, и поэтому мы не можем получить приказ отойти. Место сосредоточения будет к северу от Бретвельде, даю голову на отсечение, что туда направились бойцы батальона Тышки. — Он сделал паузу, снова посмотрел на Свентовца и снял очки. — Я понимаю, товарищ майор, что приказ следует выполнять. Но на сей раз надо думать также о том, как сохранить батальон. Ведь нас же отправили сюда не на бойню! — Поручник Хенцель впервые повысил голос.

Кольский, который до сих пор молчал, подошел к Свентовцу. Он говорил резким, хрипловатым голосом.

— Если мы хотим продержаться до темноты, — сказал он, — мы должны отбить Редлиц. В противном случае они без труда выкурят нас отсюда.

— Отбить Редлиц? — сухо рассмеялся Хенцель. — Как ты собираешься это сделать, Кольский? Не удержишься в Редлице и получаса. Это безумие.

— Я удержу Редлиц, — парировал Кольский, — и выполню приказ.

Хенцель потерял свою невозмутимость.

— Товарищи! — закричал он. — Для того чтобы преодолеть сопротивление, нужна огневая поддержка. Только что вы говорили о необходимости отхода, а теперь готовы контратаковать. Чем вы намерены драться? Штыками?

— Давайте не будем преувеличивать. Те ведь тоже не железные. Мы обязаны удержать позиции и поэтому должны иметь в своих руках Редлиц. И точка. — Кольский закурил, сделав глубокую затяжку.

— Но какой ценой? — елейным тоном спросил Хенцель. — Сколько ты там человек положишь?

— Не знаю.

«Хенцель и на этот раз прав, — подумал Свентовец. — Но надо совершать неразумного геройства. Но мы должны удержать позиции, потому что таков приказ. Бойцы с рассвета непрерывно ведут бой, ночью спали в окопах всего несколько часов. Способны ли они еще контратаковать? Способны!»

Когда заговорил, ему показалось, что не он принял решение, что не его, Свентовца, эти указания, что он просто повторяет слова Векляра, снимая с себя ответственность. Словно генерал стоял за ним и подсказывал.

Итак, он бросал роту на Редлиц, наперекор самому себе, вопреки, как считал, здравому смыслу, бросал, потому что не мог поступить иначе. Чувствовал на себе взгляд Хенцеля, холодный и несколько язвительный; он не глядел на поручника, не спорил с ним. Для спора уже не было времени.

— Так вот, будем атаковать Редлиц силами двух взводов… Возьми взвод Фурана… и пусть идет Олевич. Слышишь? Пусть обязательно идет. Немцы тоже будут застигнуты врасплох, — добавил он тише. — Они не ожидают контратаки, и в этом твой шанс. Они не знают, каковы наши силы. Рвутся на север вслепую…

— Никаких шансов… — начал было Хенцель.

— Я вас не спрашиваю, поручник! — обрезал Свентовец. И снова обратился к Кольскому: — Дай мне еще одного шустрого пария, пошлю его поискать штаб полка.

— Назначу Кутрыну, — ответил командир роты.

Значит, они будут атаковать Редлиц. С рассвета торчали на этом поле, отупели и оглохли, впереди только серый цвет, только серый — серые фигуры немецких солдат, танки и бронетранспортеры, длинные стволы противотанковых ружей, неожиданно высовывавшиеся с позиций. В горле пересохло, болели мышцы, губы спеклись и затвердели. Они с трудом отличали контуры деревьев от контуров домов. Все время считали гранаты и патроны. Ни о чем не спрашивали, ничего не хотели знать, смотрели не отрываясь на поле, где стоял подбитый танк. Очень, очень близко подошел к ним этот танк, они видели, как он загорелся и взорвался, как метким выстрелом был убит танкист, которому удалось выпрыгнуть.

Ждали. Сосредоточенно, напряженно. Если бы им велели закрыть глаза, они тут же провалились бы в темноту, но они не сомкнут глаз, они видят все вокруг, умудрены опытом, опасны для врага, готовы к бою…

— Внимание, передай по цепочке…

— Послушай, Фуран, — глухо шептал Кольский, — это адская работа, но по-другому нельзя. Внезапность — единственный шанс. Нужно, чтобы ты очутился в Редлице раньше, чем тебя сомнут. Помогу, чем могу…

Отозвались батальонные 82-мм минометы. Тут же на передний край поляков обрушились немецкие снаряды, из Редлица застрочил пулемет. Надо уничтожить пулемет. Двое парней из минометного расчета уже не вернутся, но пулемет замолчит. Они видят столб дыма, весь фольварк окружен дымом, словно щитом.

— Ну, Фуран, поднимай взвод, поднимай, черт возьми!

Серое пространство между ними и Редлицем видно теперь как на ладони. Постройки Редлица, а справа — одиноко стоящее дерево. Олевич смотрел на дерево. Заметил, что оно зеленое. «Вот он наконец, фронт, где ты так хотел быть! Вот «твой» батальон, а перед тобой — извечный враг. Почему ты не поднимаешься? Почему не ведешь за собой взвод? Не можешь?»