Владимир Дягилев - Солдаты без оружия

Саидов сильнее заулыбался и с еще большим рвением принялся за дело.

Санитары расстелили брезент, уложили на нем ватные матрацы — место для обработанных раненых. Когда появился санинструктор — гвардии старшина Трофимов, рослый, белокурый и красивый юноша, — все было уже вполне подготовлено к работе, расставлено удобно и правильно.

Трофимов, однако, для порядка прикрикнул своим зычным басом:

— Давай, давай, шевелись! Работы не вижу.

Через полчаса люди заняли свои места. Прошла минута ожидания, и в перевязочную внесли первого раненого — Никиту.

— Фамилия? — спросил Гулиновский.

— Сидоренко.

К утру медсанвзвод обработал раненых пехотинцев.

Рыбин разрешил подчиненным отдохнуть, рассчитывая на рассвете догнать бригаду. Сам же он уединился в перевязочной, достал из кармана свернутую вдвое школьную тетрадь и принялся в нее что-то старательно вписывать.

Ветер, подвывая, швырял в стекла горсти сухого снега. Где-то совсем близко бухало тяжелое орудие.

После напряженной работы тишина была особенно тягостной. Хотелось спать, но возбуждение все еще не проходило, и сон не брал. Усталые люди молча сидели на матрацах, пили чай, вскипяченный заботливым старшиной. Изредка перебрасывались короткими фразами:

— Как-то там наши?

— Якши! Раненый мало.

— Бежит немец-то.

— Драпает, гадюка.

— Говорят — Первый Белорусский двинулся.

— И Первый Украинский тоже.

— Эх, братцы, вся Россия двинулась!

— Кабы не ранение, пошел бы и я в батальон, — мечтательно проговорил Бакин.

Все замолчали. Видимо, многих потянуло в свои подразделения, откуда они были взяты, кто после ранения, по состоянию здоровья, кто по возрасту.

— А верно, Анна Ивановна, что бригадный капитану нашему друг?

— Да, они вместе учились.

Опять наступила тишина.

Начальник аптеки, старший лейтенант медицинской службы Хихля, подперев руками седую голову, замурлыкал всем знакомый мотив. Точно рассердившись, порыв ветра заглушил мелодию. Тогда Хихля запел громче:

Сначала слушали молча. Но вот Трофимов, в такт песне покачиваясь из стороны в сторону, потихоньку подтянул:

Хихля сдвинул лохматые брови, устремил взгляд в окно, в ночную темь, запел в полный голос:

Почти каждому была знакома эта минута: многие бывали ранены, каждый в этот миг вспомнил свою «дорогую Анюту», спасшую ему жизнь. Теперь подпевали все, вполголоса, с чувством:

Молоденькая медицинская сестра Зоя склонила голову на уютное плечо Анны Ивановны. Коровин обнял своего дружка — Бакина. Саидов все улыбался, показывая белые, ослепительные зубы.

В комнату вошел Рыбин, пальцем поманил Хихлю. Хихля осторожно, чтобы не спугнуть песню, поднялся и ушел за командиром. Вслед им неслось:

Когда они вышли на улицу, Рыбин спросил:

— Товарищ Хихля, мой чемодан в сохранности?

— А то як же.

— Покажите, пожалуйста.

— Та ви ж його так заховали, що сам біс не знайде.

— Убедиться ad oculus [3] Своими глазами. не мешает.

Хихля неодобрительно покачал головой и нехотя снял замок с двери аптечного ЗИСа. Он, как и большинство подчиненных, считал занятие своего командира блажью. Никто из товарищей толком не знал, что именно записывает их командир в своих тетрадях. Для чего пишет? Зачем так старательно прячет свою писанину?

На все вопросы товарищей Рыбин обычно отвечал уклончиво: «Так, кое-какие мысли», «Дневник веду — потом детям своим читать буду». А чтобы к нему не приставали, он сам распространил по бригаде нелепый слух о том, что собирает какие-то особые трофеи, «сувениры войны».

На самом деле происходило следующее. Рыбин мечтал после окончания войны заняться научной работой. И уже сейчас во время боев накапливал для нее материал. Это были ценные наблюдения над шоковыми ранеными в первые часы после ранения. Он еще толком не представлял себе, что из всего этого получится, потому и скрывал ото всех свой замысел. Ему все казалось нескромным рассказать товарищам о своих планах. А вдруг ничего не получится? Выйдет, что он просто-напросто утопист (Рыбин любил употреблять иностранные словечки), несолидный человек. Больше всего он не хотел, чтобы его считали несолидным. Это имело свою примечательную историю. Благодаря внешности, долгое время Рыбина принимали за мальчика. Он уже учился на третьем курсе, а люди все удивлялись: «Вы в институте? Такой молодой? Сколько же вам лет?» Он нарочно прибавлял себе годы, но и это не помогало. Когда врачи посоветовали ему носить очки, Рыбин очень обрадовался, очки заказал массивные, роговые, с выпуклыми окулярами. Они изменили его внешность. Наконец-то появилась солидность, наконец-то его перестали считать юнцом, перестали относиться с недоверием. Вот почему он берег эту с трудом приобретенную солидность, вот почему не хотел рассказывать о своей неясной мечте.

Свои записки Рыбин хранил в кожаном помятом чемодане, и, в какие бы опасные операции бригада ни шла, чемодан непременно находился при нем.

Рыбин влез в машину, зажег свет. Через минуту в аптечный ЗИС заглянул мимоходом санитар Коровин.

Он был единственным человеком, посвященным в тайну. Два года назад Рыбин вызвал к себе Коровина и сказал: «Этот чемодан является государственной ценностью. Здесь наука». Санитар поверил, принял слова своего начальника близко к сердцу и взялся охранять чемодан так, как охраняют государственную ценность.

Коровин застал Рыбина сидящим перед раскрытым чемоданом в глубоком раздумье.

— Садитесь, — не оборачиваясь, предложил ему Рыбин.

Коровин, присев на стандартный ящик-укладку, молча глядел на командира, ждал, когда тот заговорит.

— Вот еще одна тетрадь заполнена, — сказал наконец Рыбин, бережно разглаживая ладонью помятые листы, — здесь описаны два редчайших случая. Они, быть может, внесут кое-что в этиологию шока.

— Кончится война, книгу напишете. Людям польза будет, — растягивая слова и окая, поддержал Коровин.

— Весьма сложно книгу написать. Весьма.

Рыбин перебрал несколько тетрадей, как бы оценивая содержимое чемодана. Тут были и общие и ученические тетради, и записные книжки, и листы писчей бумаги, и бухгалтерская книга в черном переплете. Все было сложено аккуратными стопками, перевязано крест-накрест бинтами, прикрыто сверху чистым полотенцем. Чувствовалась рука заботливого хозяина.